28 мая.
Четыре с половиной часа шел Ученый Совет Биологического отделения Дальневосточного научного центра. Хотя докладывали директора крупных научных подразделений, отчитывались за год работы больших коллективов, было скучно. Все выступавшие (кроме Александра Викторовича Жирмундского) говорили уныло, тихо, скучно. Было видно, что процедура эта им неприятна, томительна. Изредка возникало оживление, вызванное перепалкой между директорами разных институтов. Практики поносили ученых академических лабораторий за отсутствие идей, а «академики» практиков — за бездеятельность. Но, в основном, скука и равнодушие владели умами. Несколько человек спали, подперев голову рукой и устремив очки в сторону ораторов. Потом голосовали по поводу кандидатских и докторских диссертаций. Мой сосед, зачеркивая в бюллетене «Не согласен», уныло сказал: «Пишу, не глядя». Впрочем, не все были равнодушны: хотя четыре диссертанта получили одобрение, еврею Айнбиндеру все-таки воткнули два черных шара. (Брехман сказал, что работа Айнбиндера — лучшая из представленных к защите).
По существу почти никаких вопросов не было задано. Только доклад зам. директора нового института, биолого-почвенного, в Магадане вызвал один заинтересовавший меня вопрос: «Почему институт не планирует исследований, направленных на восстановление (рекультивирование) районов, разрушаемых горной индустрией?» Мне объяснили, что в условиях вечной мерзлоты даже колея вездехода оставляет на почве почти не заживающие раны. А там, где работают драги и другие горные машины, почва истерзана до неузнаваемости. В перерыве между заседаниями я подошел к зам. директора Магаданского института, и он рассказал следующее:
Недавно к ним в Магадан приезжал Косыгин. Требовал увеличить добычу золота. Предлагал взять встречный план — 2% золота сверх плана. Обещал, что, если эти 2% будут добыты, власти дадут дополнительные средства на развитие культуры и экономики Магаданского края. В том же докладе Косыгин сказал, что на 5 лет приостанавливается действие всех инструкций и постановлений, предписывающих руководителям золотых разработок сохранять и восстанавливать разрушенный драгами ландшафт.
Итак, глава правительства тайно, не объявляя об этом ни в газетах, ни по радио, ни в постановлениях, нарушает Закон об охране природы, который сам же и подписал. Таков стиль «прагматического» правления: золото — всё, а закон — ничто. (Сравни все это с лекцией А.П.Капицы в Москве — «Дневник», 27.12.73).
Мне было интересно узнать, как ученый, по самой сути своей профессии призванный охранять природу, отнесся к волюнтаризму высшей власти. Оказывается, без всякого осуждения. «Это вопрос более сложный…» — сказал сей светоч науки, когда я заметил, что законы не худо бы исполнять.
Как часто в последние годы слышал я об этой «сложности»
Сложность беззакония куда больше устраивает моих современников, чем простота истины, которую знали еще древние римляне: законы должны исполняться.
Свободное копирование
