По истечении лета Денисов, с 7-ю или 9-ю полками, пошел за Днестр в Ярышев, оттуда к Пятигорам, а потом в Умань. Весною 1809 г. полки Денисова опять перешли Днестр и Прут, стояли в Бузео и в селении Привалы, недалеко от Галаца.
28 мая армия наша перешла Дунай. Денисов и два других донских генерала (Ник. Вас. Иловайский и Дм. Еф. Кутейников) посланы были вперед собирать сведения о неприятеле. Денисовские казаки схватили курьера, посланного от визиря в Браилов. Для удобства и большого успеха в действиях генералы Иловайский и Кутейников сами подчинили себя Денисову, как старшему. Казаки схватили у турок большое количество скота и снабдили им всю армию. Потом Денисов, вместе с Платовым, занял Бабадах, и оттуда они пошли на Гирсово и далее на Сатискю и другие татарские селения. Жители их разбежались, а неприятель показался не ближе уже Черновод, в числе 4 тысяч.
В Кюстенджи стоял паша с войском от 2-х до 3-х тысяч, а близ Дуная, при селении Россевата, находился сераскир с 7 - 10-ю тысячами. Стычки были незначительны. Армия наша двигалась на Сатискю и Кюстенджи. Денисов послан был вперед с казаками и двумя драгунскими полками, которыми командовал генерал-майор гр. Пален. С этими небольшими силами Денисов должен был стать у Кюстенджи и не выпускать неприятеля. Под проливным дождем и сопровождаемые громом и мол-ниею шли войска к месту назначения. "Темно было так, что никто не мог видеть шерсти своей лошади"; в темноте колонны сталкивались. Это побудило Денисова соединить войска в одну колонну. Несмотря на темноту и отсутствие проводников, полковник Ефремов, шедший впереди, привел Денисова прямо к Кюстенджи. Здесь он оставался несколько дней, а драгуны и часть казачьих полков вытребованы были к армии, которою за смертию фельдмаршала, кн. Прозоровского, командовал кн. Багратион.
"Как мое нахождение было близко от главной армии, которая обложила уже крепость Кюстенджи, то я сам поехал к войсковому атаману, Платову, для получения приказаний и узнания о будущих действиях наших. Платова нашел я близ самой крепости, у кладбища, на земле спящего, почему, не обеспокоивая его, поехал к новому главнокомандующему, кн. Багратиону, которого также нашел недалеко находящегося, на кургане, при окончании его завтрака. Он весьма милостиво меня принял и даже обласкал снисходительным и уважительным своим разговором и приказал подкрепить меня остатками завтрака и вином. Побыв тут несколько, я возвратился к атаману Платову, которому обо всех моих действиях и донес. В тот же день, при захождении солнца, получил я повеление: с 4-мя донскими полками поспешно следовать к Дунаю, к Черноводам, в подкрепление генералу Милорадовичу, который там, с особым корпусом, стоял и наблюдал движение сераскира. Мне дано было такое от Платова словесное приказание, чтобы, подойдя к войскам Милорадовича и не доходя до них, остановился особым лагерем и исполнял бы приказания Милорадовича, но всегда бы отдельно стоял от его корпуса. На что я принужден был откровенно ему, атаману, доложить, что я такого повеления, тем более словесного, не могу выполнить, почему он ту же минуту приказал точно в таком смысле написать мне ордер, который, подписав, и вручил мне, а потом, сделав мне нужные приказания и наставления, отпустил".
"Я немедленно выступил с теми полками в поход. Скоро, по наступлении ночи, нашла на нас, подобная же прошедшей, туча; дождь лил с громом и молниею несколько часов, но как нам места были уже знакомы и мы шли прямою дорогою, то и не были в большом затруднении. Однако все доведены были до изнеможения. На утренней заре достигли мы вершин Черновод и, как уже зачало быть несколько светло, приказал я близ воды остановиться полкам для отдохновения. Почему наряженные для передовых пикетов при офицерах казаки и отправлены были вперед, которые весьма скоро, и так что мы еще не успели, как должно, стать, донесли мне с разных пунктов, что большие толпы турок идут прямо на меня. Зная по прежним донесениям и показаниям пленных, что в сих местах находился один паша, имеющий от 4-х до 5-ти тысяч войска, а четыре казачьи полка, бывшие у меня, не составляли и 1500 человек, да и тех лошади были доведены до большой усталости, я был в большом затруднении, - почти, так сказать, не знал что и начать, но решился не бежать, а биться. Я поставил три полка под небольшою, крутою горою, закрыто, с тем, чтобы нечаянным ударом воспользоваться, а четвертому полку, Сысоева, идти на неприятеля смело".
"Сысоев, по всегдашней его отменной и похвальной храбрости, с бодрым духом пустился на неприятеля и, сблизясь к оному, всем своим полком сделал удар, а в полку его едва ли было более 300 чел. Все Сысоева казаки с большою отважностью пустились на турок, но, не доскакав и не вступая в бой, остановились при виде такого сильного неприятеля. Сам неприятель, как полагать надобно, удивившись необычайной бодрости так малого числа казаков и боясь, нет ли сильных засад, не атаковал их. Сысоев, пробыв около получаса перед неприятелем на месте, возвратился назад таковым же порядком, не показав и виду боязни, чем я оставался весьма доволен, и также пошел немедленно к назначенному мне месту". "На другой день, пред полуднем, достиг я корпуса генерала Милорадовича и, остановя при воде полки свои, сам явился к сему генералу, подал ему о числе своего войска рапорт, донес обо всем нужном, равно и о том повелении от атамана Платова - чтобы не соединяться с его корпусом, а быть несколько отдельно от оного. На последнее Милорадович мне сказал:
- Хорошо; будьте же вы с полками там, где остановились".
"На лице его ясно было видно большое неудовольствие, и хотя я, в оправдание моей невинности, доложил ему, что я далеко нахожусь от атамана Платова, что я вступил уже в его, Милорадовича, команду и потому за долг поставляю все его приказания исполнять в точности; но, и за всем тем. Милорадович оставался хладнокровен и весьма мало со мною говорил. Я возвратился к своим полкам. Как в эти последние годы я часто чувствовал припадки нездоровья, то и в это время чувствовал большую в себе слабость, и хотя укреплял себя купаньем в холодной воде, но чаще был болен, нежели здоров".
"На тот же день, в вечеру, толпы турок из лагеря сераскира сближались к передовым моим казачьим пикетам, с которыми мы и вступили в перестрелку. Генерал-майор Иловайский, имея начальство над донскими казачьими полка ми, в корпусе Милорадовича состоящими, подкрепил мои передовые пикеты и также перестрелкою удерживал неприятеля. Потом я, со своими полками, двинулся вперед закрытым местом, остановился и ожидал приближения неприятеля, дабы вступить с ним в бой, но турки, продолжая пере стрелку с час времени, остались и тем довольны, и возвратились в свой лагерь. По великой усталости лошадей и изнурению самых людей, я не преследовал оных и сам возвратился в лагерь".
"На другой или третий, после того, день главнокомандующий, князь Багратион, прибыл со всею армиею к корпусу генерала Милорадовича и, сколько припомню, на другой день, в ночь, двинулся к сераскиру-паше, стоящему при Рассевате, близ Дуная. Я явился в команду войскового атамана, Платова, который приказал мен следовать отдельно, на небольшую дистанцию, с левого флангу. Когда мы приближались к не приятелю, где было довольно широких дефилей, имующих не малые кустарники, по которым невозможно было полкам проходить, а обходя их, нельзя было соблюсти назначенную мне дистанцию, атаман прислал ко мне полковника, князя Мадатова, с словесным приказанием, чтобы я шел с полками по его направлению (указанию?). Когда я сказал Мадатову. что это совершенно противно военным, особо казачьим, правилам, то он отвечал, что имеет точные на это приказания. Я повиновался, но когда Мадатов мне показал одно для занятия позиции место, подобное кургану, которое в половину по высоте было много заросшее кустарниками, то я остановился и требовал от князя Мадатова, чтоб он поскакал к атаману и донес бы ему, что это место совершенно не удобно. Мадатов, по возвращении, сказал, что он точно ошибся и показал впереди другое подобное же место, более возвышенное, но кустарниками не заросшее и на которое, по крутости онаго, с трудом казаки могли въезжать. Я видел, что и сие место весьма неудобное, но повиновался начальнику моему, взошел и остановился в боевом порядке. Атаман потребовал от меня Сысоев полк, тогда я остался с тремя полками и получил словесное приказание от атамана, а после и прямо от главнокомандующего, чтобы наблюдал слева, куда мною и были уже две партии посланы, да и сам я с занятого мною высокого места на большую дистанцию мог все видеть. Вторично войсковой атаман мне приказал - наблюдать движение его бунчуга, и тогда, когда я увижу его в движении, то, по направлению онаго, спешил бы с полками на неприятеля".
"Армия наша была вблизи от меня и в виду моем; началась атака пальбою из пушек. При сем случае турки видя, что я на высоте и не имею удобности скоро сойти с оной и им вредить, стали - конные и пешие - сближаться к моим полкам, открыли стрельбу из ружей и ранили более 10-ти казаков, из которых некоторые от тяжелых ран скоро и померли. Наша армия пошла вперед, на неприятеля, и турки, не дожидаясь приближения оной, побежали: вся пехота вверх по Дунаю, по самому берегу, а конница - по разным направлениям. Тогда я, хотя и не мог видеть атаманского бунчуга, пустился с горы, но, по крутизне оной, с большим затруднением, так что казаки большею частию принуждены были сойти с лошадей и пешие спускались. Тогда предстояла мне другая гора, на которую не только невозможно было поспешно въезжать, но лошади с большим затруднением и шагом всходили. Взойдя на гору, я увидел, что неприятель опередил мои полки и многие казаки врассыпную преследуют онаго. Тогда я приказал и полковнику Осипу Иловайскому также врассыпную преследовать неприятеля, а сам, с моим полком и с полком генерал-майора Николая Иловайского, спешил догнать неприятельскую пехоту, заскакал ей наперед, но, по неудобности местоположения, не мог оной атаковать ни с флангов, ни с тылу, а спереду без артиллерии не мог остановить, о чем и донес тотчас атаману Платову и предлагал, что ежели угодно принудить сию турецкую пехоту к сдаче или побить, то чтобы прислал две пушки и несколько драгун, а сам я продолжал идти во фланг турок и не отставал от них; тут еще ко мне присоединились, при одном штаб-офицере, два или четыре эскадрона (хорошо не припомню) Чугуевских казаков".
"Я выжидал удобное место, дабы атаковать неприятеля с разных сторон. Место таковое недалеко и предстояло - большая равнина, но болотистая, тут прискакал ко мне совершенно один, даже и без единого казака, генерал-майор Павел Иловайский и, как старший, требовал от меня остановить непременно неприятеля. Я ему отвечал:
- Это невозможно и я уже делал такое испытание". "Он, как бы не поверя сему, потребовал чугуевский эскадрон и часть казаков и поставил оных впереди. Турки сгустили себя, шли бодро и, производя сильную пальбу, многих переранили казаков, а остальные рассыпались. В это время сюда же прискакал генерал Милорадович без войска, проехал мимо меня, поговорил с генералом Павлом Иловайским и, не приказав мне ничего, оба они поехали в сторону, к армии. Ночь сближалась; неприятель спешил в бегстве своем и был уже от меня не близко. Боясь наткнуться на засады, я отрядил две или три больших партии неотступно преследовать неприятеля далее, а сам с генерал-майором Николаем Иловайским дожидался последствий движения сих партий, которые, по возвращении, привели ко мне более 10-ти человек пленных и 3-х или 4-х турецких чиновников, в том числе был один бим-паша. Тогда я, возвратившись с находившимися при мне казаками к армии, послал в разные стороны небольшие партии собирать казаков, увлекшихся преследованием турок".
"Армия от места сражения двинулась вперед и остановилась, и я с полками несколько двинулся вперед, где мне было показано. На другой день узнал я, что атаман Платов, в том, что мало неприятелей побито и взято в плен, винит меня, и очень недоволен. Я нарочито был у главнокомандующего, чтобы раскрыть, в чем меня винят, и объяснить ему нужное в оправдание свое. Он в одобрение мне ничего не сказал, но весьма милостиво принял. Во все сие время я терпел боль в голове и, как видел, что я более и более делаюсь нездоров, то и принужден был подать рапорт, чтобы мне позволено было удалиться от командования полками, дабы принять нужные меры к восстановлению своего здоровья, в чем мне и не было отказано".
Свободное копирование
