Записки атамана Денисова - 37

XIV

В виду крепости Тортона. - Вызов на дуэль. - Сражение при Маренго. - Бездействие кн. Багратиона. - Ужин Суворова. - Попытка его узнать истину о действиях кн. Багратиона

"Быв моложе кн. Багратиона и еще в полковничьем чине[1], видел я, что сего сделать мне нельзя, но повиновался. С одним моим полком поспешил я к реке По, но на берегу оной ни одного не нашел судна, послал на обе стороны искать оные, дабы поскорей переправить полк, и еще не видел ни одной лодочки малой, как прискакал ко мне один офицер с каким-то, не помню, приказанием от фельдмаршала и, между прочим, сказал - что его сиятельство полагает, что я уже с полком за рекою. Видя сие, я сел в приспевшую к сему случаю лодку, взял с собою присланного офицера, три казака и седлы, а лошадей держа при лодке, вплавь пустился через реку; переправясь через оную и на оседланную мою лошадь сев, сказал: "Поезжай и скажи фельдмаршалу - что видел; я скоро буду у князя Багратиона", и сам поскакал вперед".

"Я нашел князя Багратиона в маленьком городе, недалеко от крепости Тортоны, в квартире, пившего ввечеру чай, которому донес, что фельдмаршал прислал меня с полком на подкрепление к нему и просил его позволения осмотреть состоящие в его войсках донские полки, которые хотя и поступали в разные корпуса и в удалении от меня иногда были, но всегда состояли в моей команде. Он охотно позволил и, как приметил я, старался дружески обходиться со мной, однако показывал что-то и скрытного. Напившись чаю и поужинавши у него, я поехал к своим полкам, которые близко стояли лагерем; расспрося полковых командиров о всем, что надо и передвинув оные полки на другое место, что было необходимо нужно; осмотрел пикеты и при оных немного отдохнув, рано поутру, взяв небольшую команду, поехал вперед по дороге к крепости Тортоне. Близь оной, в другом изрядном городе я остановился и просил начальника, чтобы дал мне квартиру и приказал бы за деньги меня и всех со мною бывших накормить - что с большою охотою и было сделано. Отдохнувши немного, дознавался я, сколько можно было, о положении сказанной крепости Тортоны; а узнав, что гарнизон оной весьма слаб, и что хотя есть войска, но в Александрии, недалеко от оной отстоящей, решился испытать счастие - не могу ли оною завладеть. Посему послал к князю Багратиону просить - дабы прислал ко мне все казачьи полки, оставя у себя нужное число казаков; но получил в ответ, что он не может того сделать. Тогда я просил, чтобы хотя два - или, по крайней мере, мой полк (прислал), но не получил на сие отзыва, и уже стороною майор моего полка уведомил меня, что князь Багратион, со всеми войсками, по другой дороге двинулся к Тортоне".

"Я не скоро и уже ночью настиг мой полк, отделенный в особое направление; почему я ясно увидел, что зависть и злоба поставляет меня в невозможность по малому числу находящихся в моей команде войск что либо важное сделать, но, покоряясь определению, достиг деревни - назначенного полку моего пункта и остановился. Деревня сия, едва имеющая десять бедных крестьянских домиков, лежит близ реки (Бормидо), впадающей недалеко в По реку, а по другую сторону сей реки, в пяти или немного более (верстах), славный город Александрия".

"На другой, или на третий день, французы, переправясь реку плотом и пройдя лесом, показались передо мной и, сделав несколько выстрелов, бежали. На другой день они то же сделали. Я доносил обо всем князю Багратиону, который после второго покушения французов, приехав ко мне и не расспросив, как случилось, довольно грубо сделал мне выговор; почему я доношу о нападениях неприятеля, когда его не вижу; на что отвечал я - что того не заслужил и чтобы он изволил мне пояснить, на чем он основывается, что меня так обижает. На что он сказал, что он прислал своего адъютанта, который будто неприятеля не видел. После сего прямо я ему сказал, что я хочу, чтобы это было открыто следствием, или чтобы он удовлетворил меня, и непременно, на каком оружии он хочет, кроме шпаги, которой я не разумею; с чем мы и расстались".

"На другой день прибыл ко мне один казачий полк, две роты австрийской пехоты с двумя пушками и четыре эскадрона их же кавалерии. Месяца мая, 5-го числа 1799 г., перешел реку генерал Моро с десятитысячным корпусом, в котором две тысячи, пленные полагали, кавалерии. Переправа его была прикрыта лесом и защищаема болотом; но как я знал уже, что в оном месте приготовлены были французами лодки, то и глядел всегда зорко на оное место, дабы нечаянно не могли меня атаковать, посему и был я предупрежден. Изготовя все мои войска, я ожидал, пока французы выйдут из болотистого места, дабы удобнее исчислить их войска и взять меры. Французы показались колонною на большой дороге, нарочито хорошо сделанной через болото, имея немного кавалерии впереди. Тогда я приказал моего полка отменно храброму сотнику, Пономареву, с его сотнею ударить в неприятеля, что он и учинил с особою отважностию, врезался лично и так рубил, что во многих местах обрызган был кровью французов, и возвратился назад с легкою раною. При сем казаки пленили одного офицера, который рассказал - кто генерал и сколько войска. Офицера я послал в ту же минуту к князю Багратиону, который в шести верстах от меня сзади находился, словесно донесть о случившемся. Сам я приказал действовать двум орудиям, которые при австрийской пехоте находились; роты поставил в деревне Маренго, а казачьи полки в линию близ пушек; но когда увидел, что у французов есть пушки и большого калибра, то австрийские, под небольшим прикрытием из кавалерии, (отослал назад). По сближении французов я приказал австрийской пехоте стрелять, но она отказалась, поставляя в резон, "что как неприятель силен, то закон их не позволяет в таком случае сражаться". Видя сие и не имея времени исправить онаго чем другим, приказал я с поспешностию отступать, но и сего австрийцы не хотели сделать, полагая, "что, по близости неприятеля, не могут уже отретироваться". Тогда прискакал я сам с командою казаков и приказал бежать или велю их всех побить, - чему они и повиновались. Неприятель беспрепятственно прошел деревню и стал на поляне, в линию, имея в средине кавалерию. Казаки находились прямо против французов лавою, а эскадрон австрийский - назади. Французы весьма медленно подавались вперед. Не разумея их плана, старался я затруднить их в исчислении моих войск; по временам, как во флангах моих и сзади находился лес, заезжали туда казачьи небольшие команды, показывались во флангах неприятеля и скрывались. Они весьма редко палили из пушек и медлили так, что в продолжение шести часов непонятных для них наших действий, не более трех верст подались они вперед от деревни Маренго".

"В средине сего действия послал я одну или две сотни казаков, с тем, чтобы показали вид, что оные хотят ударить на кавалерию; желая вызвать к атаке нас, генерал французский (начал) строить и свою кавалерию к атаке нас, но вместо атаки выдвинул оную взад и пехотою закрыл. Третий казачий полк через пять часов подоспел ко мне, которому приказал, не показываясь, быть в лесу и наблюдать правый неприятельский фланг. Скоро сей полк заметил, что несколько пехоты послано в обход, которую он от главного войска отрезал и прижал к реке. Большая часть оных, брося оружие и аммуницию, кинулись в реку и утонули, а колонна из ста человек с подполковником и офицерами отдалась военнопленными. В левом их же фланге посланы были два эскадрона в объезд, о чем, когда я узнал, послал храброго полка моего майора Миронова, с командою, который настиг их, побил наголову и доставил ко мне их начальника - одного ротмистра, который, посланный тогда же к фельдмаршалу, о всем ему донес и уже от фельдмаршала я, что все побиты, узнал, а на месте сражения не имел и минуты свободной".

"Хотя я, как сказал прежде, в минуту, когда узнал о точных силах неприятеля, донес о том князю Багратиону и пленного офицера послал, и в продолжение шести часов раза три или более посылал с разными донесениями, но он не прежде прибыл на место сражения, как когда прискакал уже с левого флангу австрийский храбрый генерал Лузиньян с отрядом войск и сильно французов атаковал. Сражение началось жаркое. Я с казачьими полками двинулся влево, дабы при удобном случае ударить. Князь Багратион, подойдя к месту сражения, в мелком лесу близко и в виду неприятеля стал в линию и молчал. Французы сражались с австрийцами и не теряли позиции своей: они бодро смотрели на нас, а потом всею массою несколько двинулись назад. Князь Багратион, стоя, не начиная сражения, прислал мне сказать, чтобы я ударил двумя полками, а чтобы третий за австрийскими войсками оставался влево. Видя неприятельскую пехоту, твердо против меня стоящую, я понимал, что одна злоба выдумала такое повеление и что в исполнении онаго не может быть хорошего, а только потеря казаков и стыд - что нас опрокинут; но я решился с двумя сотнями сам пуститься в атаку; приказал полкам, ежели сделают по нас залп, то не давая времени зарядить ружей, бить с быстротою; но нас встретили плутонгами, почему мы и воротились. Боясь хитрой против меня интриги и оберегая храбрость моих казаков от оговора, приказал я бывшим в моей команде трем австрийским эскадронам ударить, с тем, что казаки будут во флангах и сзади их, но начальники их, представляя невозможность, отказались от исполнения, о чем мысленно и сам я с ними согласился. Неприятель не теряясь ретировался, а наши довольствовались, преследуя их одними охотниками и стрелками[2]. Австрийские войска также не ударили в штыки, и я не имел случая что-либо отменно хорошего сделать, оставаясь с казаками почти только зрителями, а более, сказать правду, был смешан дьявольскою интригою и злобою. Фельдмаршал князь Суворов и его высочество цесаревич, великий князь Константин Павлович, прискакали на место сражения, когда неприятель уже скрылся в болотистые места и большую часть своих войск переправил через реку - где ничего ему сделать нельзя было. Когда я явился к фельдмаршалу, он очень меня благодарил, но несколько раз сказал:

- Напрасно упустили неприятеля".

"Приметно было, что он недоволен чем-либо был".

"Суворов ночевал на месте сражения. Был постный день. Ему устроили ужин, который состоял из поджаренного на сковородке луку с хлебом и небольшого кусочка осетрового балыка. Первым кушаньем он остался доволен, а когда подали балык, то сказал, что это отменная рыба, и кушал аппетитно. Во все время, по воле его, я был при нем и делил его ужин".

"На другой день, когда я явился к Суворову, он отвел меня в сторону и спрашивал: хорошо ли наши сражались"?

"На что я отвечал, что хорошо".

"Он еще спросил: храбро ли кн. Багратион атаковал французов?".

"Тут я очень был смешан мыслею сказать правду; многие подумают, что, злобы ради, я оговорил, чего я не терпел и никогда не делал; сказал неправду - я столько всегда предан был всем моим начальникам, что и тех, которых не любил, никогда не обманывал; почему ничего на сей вопрос не отвечал".

"Тогда, как я мыслю, фельдмаршал, уразумев мое молчание, спросил: "бил ли Багратион в штыки?".

"На что отвечал, нет".

"Фельдмаршал повернулся и отошел от меня. За это дело я получил командорский орден св. Иоанна Иерусалимского с пенсионом по 1.000 руб. в год; (а за взятие Милана орден св. Анны 2-го класса)".