Повесть о похищении невесты - 6

Повесть о похищении невесты 6

VI

И вот мы шагаем по пустынным улицам уснувшего городка. Ставни везде закрыты. В редком доме сквозь их щели виден желтый керосиновый свет. Всюду покой, спят палисадники, задремали деревья, облитые светом ущербной луны, на небе легкие облака, между ними на черном покрове — звезды. Изредка встретится запоздалый прохожий или разомкнется где-то на лавочке у ворот застенчивая парочка, нетерпеливо ожидающая нашего прохода, чтобы снова прижаться друг к другу. Наши шаги гулко слышны в этой тишине. Мы сворачиваем несколько раз, сначала углубляясь в незнакомые кварталы, потом выходя за последние одинокие дома в заросших травой окраинных уличках.

На луга пала легкая ночная роса. Тропинка вьется меж густых трав, кое-где уже сваленных косой. Воздух прозрачен и чист. Я вдыхаю его полной грудью. Впереди черной неподвижной лавой вырастает лес. Мы входим в него, и нас окутывают темнота, таинственность, смесь шелеста листьев с другими едва уловимыми звуками, хрустами, тресками и шорохами, которыми полон лес в незримой ночной жизни.

Вот и ручей. Следя за всеми движениями молча идущего впереди спутника и стараясь повторять их, подражая ему, я легко перепрыгиваю через узкую, чуть журчащую полоску воды. Сапоги мои с мягким топаньем вдавливаются в сырую землю. Спутник подает мне знак, тихонько раздвигая кусты. Теперь осторожность! Перед нами возникает высокая белая стена. До нее не более десяти метров. Стоя неподвижно, мы прислушиваемся. Тишина… Он кладет на землю саквояж и отпирает застежки. Зажигать спички строго запрещено. Почти неслышно роется в саквояже, перекладывая что-то невидимое в карманы тужурки. Затем я различаю в его руках веревку с железной кошкой на конце.

Вдалеке раздается звук колотушки. Минут через пять на тропинке между нами и стеной появляется неясная фигура сторожа. Теперь его колотушка гремит резко. Медленно он проходит мимо. Я боюсь шевельнуться, и мне не удается его рассмотреть.

Теперь скорее за дело! Кошка укреплена в расщепе длинной жердины, заранее приготовленной им и спрятанной в кустах. Мне дан кусок материи, я покрываю ею спину и становлюсь, упираясь руками в стену, прямо под чернеющей высоко железной решеткой окна. Он легко вскакивает мне на плечи. Еле слышно звякает железо, кошка зацеплена. И он поднимается вверх по веревке, в то время как я натягиваю ее за нижний конец. Вот он уже на месте. В темноте почти не видно, что он там делает, только чуть слышен тонкий стальной звук ритмического хода ножовки: ззы… ззы… остановка… опять — ззы… ззы…

Вдали стучит колотушка. Вот она все ближе и ближе. Что там наверху, не слышит, что ли? Пила прерывает свое пение. Мой товарищ опять на моей спине, он снимает кошку с веревкой и мы скрываемся в кустах. Через несколько долгих минут мимо бредет сторож. Не торопясь, проходит он совсем близко от нас — довольно высокий старик, на голове шапка, что-то вроде скуфьи. Гнусавит себе под нос что-то церковное.

Опять за дело! Снова повизгивает, врезаясь в решетку, пила, заглушая чуть слышный шелест листьев от дуновений ночных ветерков. Вдалеке ухает филин. Ззы… ззы… ззы…

А там, за стеной, где-то в глубине комнат, ждет и волнуется девушка. Она прислушивается: все тихо… Но сердце стучит так громко и сильно, что она временами прижимает руки к груди, чтобы умерить, удержать этот и звонкий, и радостный, и тревожный стук. Беспокойно она оглядывает прощальными взорами свою милую девичью комнатку. И, может быть, глаза ее затуманиваются слезами. Или, тоже может быть, в радостном нетерпении она прикладывает прохладные ладони к пылающим щекам и все у нее поет и смеется внутри…

Тук-тук… тук-тук… тук-тук… Колотушка совсем близко, и мы едва успеваем убраться. Ставшая уже знакомой фигура старика проплывает мимо, уходя в темную зелень изгибов тропинки.

Еще подъем. Осталось пропилить две поперечины. Время то медленно тянется бесконечной нитью, то летит стрелой, но я забываю взглянуть на часы. Готово! Теперь мы должны вместе отогнуть пропиленную с трех сторон решетку в сторону. Я, взбираясь наверх, укрепляю ноги в узловатой петле веревки. Товарищ шепотом дает отрывистые указания. Упираясь в косяк окна, несколько мешая друг другу, мы налегаем на решетку. Пот льет с меня от усилия и волнения, жилы на висках напрягаются и стучат, чувствую, как в ухо прерывисто дышит товарищ. Решетка медленно поддается… Еще… еще… готово! Я освобождаю ногу и прыгаю вниз.

Колотушка теперь где-то далеко. Саквояж раскрыт, в нем роется товарищ, затыкает что-то за пояс, в карманы тоже что-то засовывает. А туфли «обувает» еще и в шерстяные носки. На долю секунды вспыхивает и гаснет свет крохотного карманного фонарика — он в исправности. Молодец — предусмотрел все.

Наступает решающая часть нашей операции. В последний раз я слышу торопливый шепот наставлений: терпение и спокойствие… Возможно, случится и что-то непредвиденное, и тогда возвращение затянется. Но если не последует никакого шума, то значит, все идет благополучно… Следите за сторожем, если старый болван заметит неладное с решеткой — не давать ему опомниться, без шума и крика револьвер к лицу. Можно положить его носом в землю и приказать, пусть время от времени гремит своей гремушкой. В случае провала немедленно, не ожидая ничего, бежать…

Он быстро и уверенно взбирается наверх, втягивает за собой веревку и исчезает в черной пасти окна. Я остаюсь один… Томительно медленно бегут минуты… Снова где-то ухает филин. Лес шумит тихо, изредка из него доносятся шорохи. Я напряженно жду… Мне немного жутко.

Опять бредет старик, его колотушка стучит, и он опять гнусавит что-то себе в бороду. Его проход даже как-то успокаивает меня, сердце бьется спокойнее, хотя ко всему готовая рука все же нервно сжимает кольт. Как адски хочется курить! На несколько мгновений меня удерживает шаткая мысль о дисциплине и тихо ворчит совесть. Потом я отхожу глубже в чащу кустов, достаю портсигар и пригибаюсь к земле. Прикрытое полой распахнутого френча, вспыхивает желтое пламя зажигалки, я перехватываю его концом папиросы. Опять темнота. Я прислушиваюсь и, не услышав ничего подозрительного, зажимая огонек папиросы в ладонях, жадно тяну в себя приятный, щекочущий горло дым. Тушу окурок носком сапога. Как хорошо!

Странное и неожиданное приключение! Через несколько минут я приму невесту. Интересно, как она выглядит? Так ли я ее себе представляю? Она, наверное, будет волноваться и немного стесняться меня… Конечно, все пройдет хорошо и весело. Да, если даже парочку накроют, что могут сделать они ей и ему, а тем более мне? Парня выставят и посмеются. Впрочем, она дочь миллионщика. Они смотрят на нее как на товар, деньги. А может быть, в них и все дело, может, он не так уж и любит ее, а охотится за ее деньгами? Нет, он не такой, это исключается. Нельзя не верить его рассказу. Так мог рассказать лишь искренне любящий человек.

Счастливые они! Вот я сижу и сторожу чужое счастье. Что если бы я был на его месте? Сумел бы я бороться за любовь с такой настойчивостью? Для этого нужно встретить такую девушку… Я вздохнул. Может быть, будет и у меня такая…

Сколько времени уже прошло. Часы-то у меня с собой, но что в них увидишь ночью? Что-то он задерживается там. Легкое облачко задернуло лунный свет. Какая тишина!

Вдруг я вздрогнул. Мне показалось… Нет, все спокойно. Я вздрогнул снова и вскочил. Рука невольно перевела револьвер на feu. Теперь я ясно слышал глухой шум там, за стеной, где-то внутри. Сначала это были далекие отголоски, потом резким зовущим голосом, частым и пронзительным, зазвенел небольшой колокол на дворе усадьбы и раздались голоса, которые нельзя было разобрать. Холодный пот прошиб меня. В растерянности я вышел из кустов, не зная, что делать. Бежать? В ту же минуту через окно над стеной вылетел какой-то мешок, издав при падении звук металла, высунулся и сам товарищ, ухватившийся за веревку. Увидев меня, он крикнул:

— Бегите, черт возьми! Бегите!

В то же мгновенье другое, страшное лицо показалось в окне. Мне запомнились косматые волосы и борода. И крики:

— Лови! Держи! Бей!

Рокот, шум, гам, вскрики. Пока еще бегут от ворот вдоль стены, но сейчас свернут за мной. В хаосе мгновенных впечатлений мысль сработала неверно. Забыв о наставлениях убегать к Волге, я, схватив саквояж, перепрыгнул через ручей и, не обращая внимания на громкий треск сучьев, на ветки, хлеставшие по рукам, плечам и лицу, лихорадочно мчался на городскую дорогу. Она оказалась ближе, чем я предполагал. Выскочил на нее и ускорил бег. Сзади — топот, слышно было отчетливо. Саквояж мешал мне, но я лишь крепче сжимал его ручку. Правой рукой я выхватил готовый к бою револьвер и бежал, бежал…

Лесной коридор прервался: дорога пересекала большую поляну. Луна светила вовсю. Я задыхался, но не сбавлял темпа. Кажется, преследователь стал отставать. Я замедлил бег и оглянулся. Догонявшего человека не было видно, однако с невероятной скоростью мчалось в мою сторону нечто, грозившее стать решающим осложнением моего спасения. Это была большая собака. Бежать от нее не было смысла, посему я и остался на месте. Через мгновение пес бросился на меня. Мелькнули желтым блеском оскаленные клыки и лохматая злая морда с волчьим желанием сбить с ног и вцепиться в мою глотку. И это бы, несомненно, произошло, но, опережая событие на долю секунды, я выстрелил в его черно-красную пасть. Псина с хрипом рухнула под мои ноги. Выстрел прозвучал в ночи, как гром. Второй, последовавший за ним, должен был отбить у возможных преследователей желание продолжения погони. Я же вновь кинулся бежать.

Метрах в двадцати дорога сворачивала влево, а справа начинался лес. Там я остановился, бросил саквояж на землю и, прислонившись к стволу клена, обнимая его освободившейся рукой, чтобы не упасть, стоял, дыша как паровоз. Колокол в усадьбе давно затих, никакой погони больше не было слышно. Лишь по дороге промчался карьером вестовой в город. Я засунул револьвер в карман, поднял саквояж и, уже почти ничего не опасаясь, зашагал по мягкому ковру прелой прошлогодней листвы. Я шел к Волге. Луна бесстрастно лила свой матовый свет на деревья, рисуя их кружевные узорные тени. Чуть влажный, прохладный воздух приятно вливался во все еще не унявшуюся грудь. Ноги, руки, спина — все расслабло после страшного напряжения. Я брел, отдыхая на ходу, временами останавливаясь и прислушиваясь. Нет, все спокойно… Я был вновь объят тишиной, в которой слышались лишь ночные шорохи леса, да все еще громко стучало расходившееся сердце.

Вероятно, минут десять-пятнадцать длилась эта погоня, похожая на сцену из синематографа, но мне казалось, что прошла целая вечность. А где же товарищ? Что с ним? Что все-таки в доме случилось? Ладно, он все равно будет на пароходе, там и узнаю подробности. Черт возьми! Это ведь действительно могло окончиться плохо… Что с девушкой?.. Да еще и этот проклятый пес!

Замелькали просветы, деревья стали реже. Я пересек несколько полянок, покрытых росистой травой, и вышел на опушку. Передо мной темной стальной гладью простиралась Волга. Я сбежал к ней и зашагал по хрустящей береговой гальке. Легкий прибрежный ветерок освежил меня. Я присел, достал портсигар и с наслаждением закурил. Часы показывали пять. Было уже почти светло. Зачирикала ранняя птичка, к ней присоединилась другая, за ними поднялся целый гомон. Утро началось. Я оправил френч, отряхнул бриджи, смыл остатки грязи с сапог, подхватил саквояж и двинулся вперед, к пристаням.