По Интернету получила фотографии тех времен. Прислала моя «врагиня» Алла Примова. (Тогда Алка – враг, а теперь – в списках моих друзей на сайте. Как нас меняет и примиряет жизнь! И это хорошо!) Прислала фото на субботнике в Александровском парке. Да, это был наш первый субботник на журфаке. А я не могу больше вспомнить других, за исключением овощебазы с гнилой капустой и картошкой.
На снимке три девчонки хохочут. Это наша комната. Они, кажется, учились в одной группе, им, поэтому, было вместе сподручней. А я была со своими радийщиками. Да, может, тут рядом, за деревьями. Мы тоже сгребали опавшие листья. С нами были почти все. Присматривала за нами Аля Копейкина. Не знаю, дали ей задание такое или она сама по привычке инициативу свою начала проявлять. Только это у неё чётко получалось: одни тут работают, другие там. Ленка Таланова вспылила:
– Что это Копейкина раскомандовалась? Это же не в школе: девочки налево, мальчики направо!
Она возмущалась тем, что и в университете обязательно находятся «инициаторы» всех строить. Аля на учёбу приехала с опозданием дня на три или даже на целую неделю. Она была очень «старая» для всех нас. Если нам и по двадцать не было, то ей уже тридцать исполнилось. Она долго работала в комсомоле в одном из райкомов Воронежа, и как я представляла, на областном радио. Я её слушала так, как слушала бы своего секретаря райкома. Да и потом всегда её держала за старшую, а значит, и за более мудрую. Но это же была воронежская жительница! Это особый феномен, о котором я тогда и не догадывалась даже. Если её сравнивать с нашей Галкой Сошниковой, то Галка – открытая книга, а Алевтину надо было закладками отмечать, чтобы найти нужную тебе в тот момент волну для общения. Всегда вполне доброжелательная и дружелюбная, она всё же имела оборот медали, который не был равнозначен её аверсу. Они дружили втроём: Света Бакланова, Галя Сошникова и Аля Копейкина. Самой искренней была Галка – двусторонняя золотая медаль. За нею я бы поставила Копейкину: серебро с тусклым оборотом, а после – Светланку, которая была натёртой бронзой – под золото – с лица и застарелая до мутной зелени сзади.
Из дневника:
«15 апреля 1975 г. Москва. Вчера был вечер сближения с Алей. Я почти ничего не знала о ней. Вчера на нас нашло лирическое настроение, мы читали стихи, и Аля всё рассказывала. Удивительный она человек, замечательный. Мне приятно, что я живу с ней в одной комнате...»
С Алевтиной у нас была душевная беседа. Её манера рассказывать о своей жизни, о маме, о брате Валентине, как о само собой разумеющемся, меня удивляла. Я плохо понимала, кто есть кто в её рассказах, а переспрашивать тогда я ещё стеснялась. Она мне рассказывала о своём женихе, с которым у неё расстроилась свадьба из-за его гибели. А поводом к такому воспоминанию послужило то, как я наливала чай в свою чашку.
– Никогда не лей от себя воду, – сказала мне Аля.
– Почему? Ведь так не выльешь на себя кипяток, – возразила я.
– Это плохая примета – лить от себя, – грустно сказала она, потом помолчала и добавила, горестно вздохнув: – Я так потеряла своего любимого.
Конечно, её рассказ был очень печален. Но при чём тут чайник с кипятком, я так и не поняла. Получалось, что она налила себе чаю «от себя», а потом её жених погиб. Тут я всё-таки спросила, как случилось такое. Но Але было тяжело рассказывать, и только из-за этого я сделала вывод, что несчастье произошло незадолго до её поступления на журфак. Она, может, и поступила, чтобы это её отвлекло от горя. У каждого были свои «скелеты» в шкафу.
Свободное копирование
