3000 км. под парусом - 1

Совок. 3000 км. под парусом

На заводе оказался очень энергичный молодой человек, который во время учебы в техникуме занимался в военно-морском клубе, ходил в походы под парусом, и теперь задался целью организовать нечто подобное у нас. Начал он с организации постройки байдарок.

Я еще в институте загорелся желанием стать участником походов на байдарках. О байдарках и о походе по Дону с выходом в Черное море нам рассказал институтский преподаватель. Так что здесь меня не надо было уговаривать – я сразу включился в работу. Организаторские способности и энергия Михаила Оборина были колоссальные. Он договаривался с мастером ДОКа, с завкомом, с начальниками цехов завода, чтобы сделали заготовки и детали, дали брезент и краски. Чтобы дали помещение для стройки и инструмент для работы…. А мы демонстративно были только исполнителями. Нашим лозунгом был: «Дай гвоздь (шуруп) и покажи, куда его вогнать». Но это была именно демонстрация, на самом деле, конечно, мы старались – мы очень спешили построить байдарки до отъезда немцев, которые не верили, что мы затею осуществим, и к концу лета 53 года четыре байдарки были построены.

 Деревянный каркас, обтянутый прокрашенным брезентом, сделали по чертежу, а мачта с парусом и боковые «шверцы» – по воплощенной мысли Михаила.

Работать приходилось каждый день – начали строительство более 20 человек, а работали до конца около 10.

 Кузнецов по поводу этой стройки выразился в том духе, что пусть лучше строят, чем пьянствуют, хотя те, кто строил, потому и были способны строить, что «свободное» время не пропивали. «Свободного» времени не бывает. Время всегда занято, в донном случае оно у нас было выкроено для стройки.

Дальше Мишка добился, что нас отпустили на неделю с работы, продолжая ставить нам в табель восьмерки, как будто мы на работе, и мы пошли в первый байдарочный поход по Волге. Как все первое, он не забываем.

К себе в байдарку Михаил взял меня. Мы вышли на Волгу и остановились на берегу Зелененького в ожидании каравана, идущего вверх. Караван шел методом толкания. Мишка шутливо дал удалой бандитский клич казаков: «Сарынь, на кичку» и мы пошли наперерез каравану. Я должен был первым зацепиться за руль баржи рядом с теплоходом – толкачом. Чтобы не пропустить баржу, мы подошли к ее борту слишком близко и спохватились, когда увидели стремительно приближающийся, укрепленный на барже привод откачивающего насоса, свешивающийся с борта, но не опущенный в воду. Байдарку с нами не опрокинуло только потому, что мы успели нагнуться и руками отвести байдарку. А дальше опять за весла и к рулю. Зацепился, а к нам и остальные байдарки. И так, вверх.

Плотины еще не было, но русло уже было частично перегорожено котлованом для ГЭС. Течение в створе было сильное, и караваны перед будущей плотиной расформировывали, чтобы проводить их по частям. На этом участке баржи не толкали, а буксировали. Мы зацепились за первую и стали ждать. Теплоход чуть дал гудок и потащил, а за баржой мгновенно образовалась стоячая волна, на таком расстоянии от кормы, что наша байдарка оказалась под ее гребнем и пошла под воду. Мишка закричал: «Руби конец!» и тыкает мне в спину ножом, но я попробовал потравить буксирный конец, и байдарка выскочила из-под гребня. Затем я чуть выбрал конец, и байдарка забралась на гребень, не слишком много хлебнув, пока мы были под гребнем.

Уже в темноте, когда мы были в районе Усолья, Михаил подал команду отчаливать от баржи. Окликнул всех по очереди, убедился, что всё в порядке, и мы пошли к берегу. Обратно по течению мы шли своим ходом, в основном под парусами.

А Михаил уже задумал следующее строительство. Это был двухмачтовый парусный шестивесельный вельбот. И опять все добывал, выбивал, изобретал.

Достаточно сказать, что для дубовой основы корабля он нашел в дубовой роще подходящий по диаметру и длине дуб, уговорил лесничего считать его сухим и добился разрешения его спилить. В заводских структурах «пробил» разделку этого дуба на заводской лесопилке с изготовлением заготовок для шпангоутов, кильсона, швертового колодца, привальных брусьев, ахтерштевня, форштевня и еще множества других деталей. Мачты, обшивку и весла сделали из сосны. На заводе изготовили металлические детали для такелажа, уключины, шверт из стального листа и руль из алюминия и сделали разъемную форму, с помощью которой мы изготовили 3000 медных заклепок. Оборин выбил из завода брезент для каюты и ткань для парусов. Паруса и для байдарок, и для вельбота ему сшили в яхт-клубе, где его знали по членству в военно-морском клубе. Нам все это не стоило ни копейки, платил профсоюз.

Быть членами военно-морского клуба мы отказались, и в 1954-м году отправились в поход до Ростова-на-Дону, как спортсмены секции водного туризма.

Для похода наш капитан поставил на вельбот еще и мотор. Для судового мотора он нашел на заводской свалке старую немецкую пожарную помпу и снял с нее тридцати сильный двигатель. Все делалось, конечно, с разрешения руководства завода, но некоторые условия жизни завода не могло нарушать и начальство. Никто не мог вывезти с завода без полного оформления документов материальную ценность.

Как вывести с завода этот мотор?

Был оформлен пропуск на вывоз с завода «двигателя внутреннего сгорания, сделанного из отходов материала в нерабочее время»!!!!!!!! Все друг другу сочувствовали и старались друг другу помочь.

Вал от мотора вывели через киль, винт Михаил сконструировал по своей задумке.

На веслах отошли от Коптева оврага, дойдя до тальника, сделали из прутьев дуги и соорудили между мачтами «каюту», На банки (скамейки) уложили весла и на них постелили ватные матрасы. Предусмотренная Михаилом дополнительная (четвертая) пара весел перед каютой, осталась на случай необходимости.

Первое испытание обрушилось на нас сразу же за Куйбышевым. Ни с того, ни с сего, при легком ветре налетел такой шквал, что он сорвал с якоря баржу, а вельбот оказался, как в ножницах, между разворачиваемой ветром баржой и буксирным тросом идущего вверх каравана. Мы мгновенно «срубили» большие паруса, оставив только стаксель, На одном стакселе развернулись и выскочили из «ножниц».

Унимая волнение, сварили ужин, и выпили по 111гр. Во всех походах у нас была норма: 100 плюс-минус 20гр. (на 6 человек бутылка, на 8 – две).

Постоянные дожди и встречный ветер испытывали нашу выдержку до самого Вольска. Напротив Вольска на пляже вытащили все из вельбота и просушили.

Мы шли день и ночь, останавливаясь три раза в сутки: на завтрак, на обед и на ужин. Днем на вахты не разбивались, а ночью были две вахты: одна начиналась после ужина и продолжалась до шести утра, а вторая с шести утра и до завтрака.

Ночью на вахте стояли двое: один – рулевой – кроме руля управлял бизанью (задним парусом) и гротом (средним парусом), второй – вперед смотрящий – управлял стакселем, но главной его обязанностью было смотреть и информировать рулевого.

- Вижу белый бакен.

- Судно по левой скуле дает отмашку красным.

- Сзади самоходка, дает отмашку зеленым.

- Где красный бакен?

- Не вижу.

- Ищи красный бакен.

- Красный прямо по курсу.

Семь человек спят под тентом, команда состояла из девяти. Михаил в вахтах не стоял. Самую тяжелую вахту от ужина до утра приходилось стоять раз в четыре дня. Особенно тяжело было после рассвета, когда напряжение управления судном в темноте спадало. Спасал приемник, которым наш опытный капитан снабдил наше судно.

 Приемник он увидел в завкоме и выпросил его для похода. Завкому этот приемник был совершенно не нужен, но это была «материальная ценность». Это был громадный довоенный батарейный приемник, примерно 70 на 40 на 30см. с двумя громадными батареями - аккумуляторами, весом по несколько килограмм. Приемник и батареи он разместил под кормовой палубой, на которой сидел рулевой. Приемник иногда замолкал и рулевой стимулировал его деятельность легкими ударами по нему пяткой.

Приемник, настроенный на маяк, сначала передавал последние известия и музыку для Челябинска, потом для Уфы, потом для нас и, наконец, для Москвы.

Перед Саратовом мы проходили мимо летнего лагеря отдыха Саратовского Педагогического института. Девчата приглашали нас в гости, но Оборин сел за руль и повел корабль мимо. Наши уговоры не действовали, капитан был непреклонен, а на любом корабле во время хода командует только один человек, и принимает решение только капитан. Эх, девчата, никогда мы не узнаем, кто нас к себе звал.

И, все же, после Саратова на корабле произошел бунт, но это было на стоянке перед ужином. Подошел бакенщик и предложил громадного осетра за 25р. Мишка сказал «дорого» и отказался. Мы обалдели – да когда еще мы вволю наедимся осетрины? Решили: «скинемся»; дело было уже в темноте, мы с Яшкой пошли по берегу, нашли бакенщика и завладели рыбиной. Осетра сварили и 9 человек три раза ели деликатесную рыбу «от пуза» и, все-таки, часть на жаре пропала, – очень маленькая часть.

Всю Волгу мы прошли со снятым винтом, чтобы он не тормозил хода, а перед входом в Волго-Донской канал поставили винт и стали ждать подходящий караван, чтобы шлюзы пройти на буксире.

Там, где канал входит в Цимлянское водохранилище, пойма Дона залита на глубину не достаточную для того, чтобы суда могли идти по ней напрямую. Суда идут по фарватеру над руслом Дона, которое обставлено бакенами, а берега Дона скрыты под водой на глубину много большую роста человека. Пойменный лес удалили так небрежно, что иногда пни, уж не пни, а остатки стволов или торчат, или чуть прикрыты водой. Мы шли под парусом по фарватеру, т.к. если налетишь на такой «пень», то борт будет пробит, и окажешься на глубокой воде на таком расстоянии от берега, что его не видно. Уже темнело, когда показался попутный караван. Решили не рисковать, запустили мотор и зацепились за последнюю баржу. Михаил забрался на баржу улаживать отношения.

Караван уже вышел в открытое море, когда, ударившись о набежавшую сбоку волну, вельбот порвал буксирный трос. Караван стал быстро от нас удаляться.

Михаил рассказывал, что первым порывом у него было намерение прыгнуть в воду и плыть к вельботу. Потом одумался: «ребята запустят мотор и, не заметив меня, проплывут мимо, ведь при работающем моторе крика не услышишь». Так бы оно и было. Мы запустили мотор. Один, по очереди с другими, стоял и держал бак с бензином над двигателем, другой поливал водой раскаленную докрасна выхлопную трубу, третий периодически «подсасывал» карбюратором. Мишка нас дождался на плотине.

В Ростове надо было найти способ отправить вельбот обратно в Куйбышев. Очевидной была отправка его на самоходке, как груз с сопровождающим, но надо было ждать попутную самоходку, а у причала грузового порта, когда мы там наводили справки, стоял и загружался колесный пассажирский пароход «Красная Звезда» – эти пароходы в трюмах возили грузы. Портовики подсказали нам идею отправить лодку на этом пароходе на крыше. Капитана уговаривали долго, но уговорили.

Капитану до выполнения плана не хватало трех тонн груза (планировалась не выручка в деньгах, а вес, перевозимого груза), но если записать, что вельбот весит три тонны, то получится очень большая стоимость перевозки, т.к. он, к тому же, еще и длинней 5-ти метров. Все нам сочувствовали. Не только нам сочувствовали, все друг другу сочувствовали, – были благожелательны. Сочувствовали капитану, которому нужны были три тонны до плана, сочувствовали нам, для которых оплата по полной стоимости была разорительна. Весовщица подсказала нам, чтобы мы положили на причал какой-нибудь груз и назвали его грузом весом три тонны, а вельбот назвали грузом весом 80кг. и длиной 4м. 80см. Капитан согласился. Мы поставили на причал приемник, и накрыли его брезентовым плащом – это был груз 3 тонны. Оба груза предъявили этой же весовщице и оформили сопроводительные документы.

Все были довольны, но когда портовый кран вытащил из воды «лодочку» весом 80кг. и капитан увидел винт, он замахал руками: «Куда?… Да вы что? Она же с мотором. Да вы крышу раздавите». Опять стали уговаривать. Все нам сочувствовали. И капитан тоже. Наступили новые времена, ни капитан, ни весовщица уже не боялись, что их посадят за вредительство. В обществе, освободившемся от страха, когда любой служащий мог оказаться подозреваемым, наступила эпоха безалаберной доброжелательности. Все старались не «содрать» с нас как можно больше, а помочь нам, чтобы было как можно дешевле. Капитан подумал – подумал и скомандовал, чтобы вельбот сунули на нижнюю палубу кормы.

 Так он и ехал, наполовину свесившись за корму, а мы разместились на палубе. В дороге надо было питаться. Костер на палубе мы разводить не стали, нам разрешили варить гречку с тушенкой и какао на камбузе.

В Куйбышеве пароходу не надо было идти на погрузку в грузовой порт, а вызывать плавучий кран капитан не стал, и велел, привязав к вельботу длинную чалку, просто спихнуть его за борт.