Философия - 2

 Нравственность.

В этой же аудитории проводились комсомольские собрания. В памяти осталось бурное собрание, на котором разбиралось персональное дело.

Сейчас много говорят о падении нравственности, об отсутствии нравственности, и ищут истоки безнравственности в нашем прошлом.

Я сейчас вспоминаю свою комсомольскую юность и поражаюсь тому высокому уровню стихийной, т.е. народной нравственности, которая господствовала в нашей среде. Эта нравственность основывалась на совести, идеалом которой была честность, доброжелательность и бескорыстие, и исходила она из нашего равенства.

Нравственность наша основывалась на стыде перед людьми, а не на страхе перед адом в загробном мире.

Нет, мы не были во всем честными. Пользование шпаргалками было наименьшим грехом, но честность была нашим идеалом, и обвинения в личной нечестности по отношению друг к другу боялись. Я (наверное, не только я) старался быть честным и по отношению к секретарям парткомов и райкомов, которые были нашими товарищами. В нас теплились некие моральные обязательства в соблюдении честности, но, пожалуй, только теоретически, и по отношению к государственной политической машине, как дань уважения к памяти революционеров, посвятивших себя борьбе ради свободы от эксплуатации.

Государство же, словами пропагандируя стремление к честности и высоким моральным устоям, на деле в общественные отношения вносило уроки лицемерия, начиная от «свободных» выборов и продолжая до «добровольной» подписки на заем, деньги на который само государство и давало, включив их в зарплату и стипендию. Ведь государство само, а не какой-то хозяин, назначало расценки и нормы, премии и оклады, в том числе и себе в лице высших руководителей особенно не выскакивая за средний уровень по стране.

Через наши пожертвования в виде займов Государство хотело в нас воспитать доброту, бескорыстие, самопожертвование и патриотизм. Это была государственная глупость, потому что нет для человека более обидного и оскорбительного чем поведение властвующего хозяина, господина или разбойника, сначала дающего тебе деньги или свободу, а потом отнимающего. Нет, конечно, никто ничего не отнимал – нас побуждали это сделать добровольно, по велению сердца и разума. Но отказ хотя бы одного из студентов от подписки на заем в размере месячной стипендии, а работающих в размере чуть больше месячного заработка, расценивался как неумение партийной организации вести работу по разъяснению и воспитанию, поэтому с отказывающимся беседовали до тех пор, пока он, плюнув на все, не соглашался.

Мы расценивали заем как налог, как побор, хотя обещалось, что по истечении срока деньги государство вернет, но тут война случилась, сроки проходили, деньги не возвращали, и, как озлобленная насмешка над «честностью» государства, некоторые этими облигациями обклеили свои туалеты (как оказалось, зря).

Другим видом навязываемой добровольности были Социалистические обязательства по перевыполнению плана.

Если виртуозный и сметливый токарь сделает много деталей, то в следующий отчетный период «по его инициативе» повысят норму выработки и зарплата останется прежней, если повышение зарплаты не предусмотрено планом. Какой бы крестьяне не вырастили урожай, в конце года они вынуждены, демонстрируя трудовой энтузиазм, «добровольно» всё сдать сверх плана государству. Можно сказать, что охватывающая все сферы деятельности Советских людей сверхплановость, не дающая повышения личного заработка, была одним из решающих факторов гибели Советской власти.

Вот я говорю «государство», но ведь Россия до сих пор подчинена самодержавной власти. Абсолютно всё, что делалось в России, делалось по указанию и под контролем Сталина.

Естественно, что мы всё это обсуждали, и не было среди нас ни одного, кто бы понимал, зачем эта глупая клоунада добровольности творится. Но при этом имя Сталина никогда, ни при каких обстоятельствах не называлось.

Народ с этой добровольностью смирился, считая это такой же процедурой, как отправление естественных потребностей. Процедура не эстетична, но необходима. Моральное принуждение в общественных отношениях, направленное на демонстрацию нашей преданности партии и правительству, было органической составляющей нашей жизни. Мы считали это досадным изъяном в нашем самом справедливом, самом разумном обществе, где мы стремились к честности в людских и гражданских отношениях на своем уровне.

Гражданские отношения, где требовалась искренность, и общественные отношения, где искренность не подразумевалась, находились на разных берегах реки жизни.

Насильно навязываемая добровольность давала в воспитании результаты прямо противоположные желаемым.

Еще один вид добровольности заключался в том, что все студенты состояли в добровольных обществах. Общества были самые разные (помню ДСО, ДОСААФ, Красный крест), никто в них не состоял, а членство заключалось в уплате членских взносов. Взносы были копеечные, и, не вступая в конфликт с комсомолом и профсоюзом, которые должны были обеспечить заданное число членов общества, все их платили. Иногда, попортив нервы сборщикам этих «налогов». Когда в коллективе было людей меньше, чем спущенная квота на сумму сбора, то общую сумму делили на весь коллектив. Так мы помогали низшим чиновникам обманывать высших чиновников, перед которыми они отчитывались, что нас они воспитывают и организуют.

Сборщиков этого «налога» назначало комсомольское или профсоюзное бюро, в зависимости от принадлежности «общества».

В обычной группе, сборщица взносов «Красного креста» стала собирать взносы. Все добродушно ругаются и, понимая неотвратимость акции, деньги отдают, а один вдруг возмутился: «Да что это за дурость, не хочу я состоять в этом обществе. Общество-то добровольное. Отцепись, не буду платить»

Деньги хоть и маленькие, но это деньги, особенно если каждая копейка на счету. У меня сохранился билет «Красного креста» – два рубля за год платили, а это 1% от месячной стипендии первокурсника, т.е. 0,083% за год. Слово за слово и она сказала ему такие обидные слова, что он дал ей пощечину.

Амфитеатр физической аудитории, разделенный на три сектора проходами, был заполнен полностью. Внизу за кафедрой президиум собрания. Начались выступления.

- Она оскорбила человека, назвав его жмотом.

- Он поступил подло, ударив девушку.

- Она добросовестно выполняла комсомольское поручение.

- Он мужественно заявил, что не хочет лицемерить.

- Мужество…. Ударил женщину?

- Злой язык страшнее пистолета.

Аргументы охватывали весь спектр мнений, суждений и, соответственно, предлагаемых решений: от обоих выгнать из комсомола, до предложения прилюдно помириться.

По мере накала страстей, мнения консолидировались, горячность выступлений нарастала, и зал разделился на три «фракции». Произошло классическое «толпотворение», когда меньшинство подчиняет себе толпу, а толпа подчиняет себе индивидуумов. Так что находясь в толпе – помни, что ты раб толпы.

Один крайний сектор, поддавшись красноречию своих выступающих, стал на позицию: его выгнать, ей выговор.

Центральный сектор, то ли случайно, то ли играя в парламентаризм, а скорее, находясь между двумя крайними позициями, старался выйти на компромисс и предлагал и ей и ему вынести по выговору.

Другой крайний сектор стоял на позиции: ее выгнать, а ему вынести выговор.

Гвалт стоял уже несколько часов. Все желающие не могли выступить, и сектор хором кричал: «Дайте слово такому-то!». Т.е., когда фракции сформировались, то очередной оратор уже от имени всего сектора выступал, а не от себя лично.

Мы все были нечестны, отдавая взносы, а он, можно сказать, выступил борцом с принципиальных позиций, но при этом совершил подлость, ударив по щеке девушку.

И мы это горячо обсуждали.

Я не помню, чем кончилось собрание, которое продолжалось за полночь, я помню только нашу горячность и искренность – уж не важно, ошибочных или правильных суждений.

Другой характерный взгляд на мораль вообще, и на метаморфозы морали до, и после перестройки порождены у меня в связи с занятиями боксом.

Бросив гимнастическую секцию, но продолжая по утрам делать зарядку, я не оставил намерения заниматься спортом и весной стал ходить в городскую спортивную школу в секцию бокса. Разумеется, бесплатно, не считая копеечных взносов члена ДСО «Спартак».

Я никогда не дрался (в Сибири с Васькой раз подрался и был страшно удивлен, что он царапался – это же не благородно). Теперь я хотел быть способным себя защитить.

После занятий в этой секции, я провозглашал, что надо всех мальчишек пропустить через секцию бокса, и тогда юноши не будут драться, потому что они будут чувствовать такую силу своего удара, что будут считать неудобным, стыдным такой удар обрушить на Человека. Так думал я…. Прошло 50 лет, и я понял, что для большинства сознание своей силы является не сдерживающим моментом своей агрессии, а наоборот провоцирующим желание ощутить эту силу; и меры проявления звериной силы нет – и царапаются, и ногами бьют, и калечат.

Сейчас (после 1993г) типы, которые покупают травматическое оружие, невольно хотят его применить.

Раньше в драках было непреложным правилом: «лежачего не бьют», а сейчас сшибут с ног и бьют ногами.

 И все это показывается и, следовательно, пропагандируется по телевидению.