Поездка к папе.
На зимние каникулы я поехал в Архангельск. Продажа билетов была организована в институте. Для студентов в поездах выделяли вагоны, и в наш вагон от Харькова до Москвы билетов продали столько, что и на второй полке мы тоже сидели, упершись ногами в полку напротив. Поезд до Москвы шел примерно сутки, спали по очереди на всех трех полках, на первой и второй за спинами сидящих. Бодрствующие пели и болтали.
В Москве билеты надо было компостировать в общей живой очереди. Когда я спал на скамейке Ярославского вокзала в Москве, милиционер проверил у меня документы. Одежонка на мне была – хлопчатобумажная фуфайка и такие же штаны. На прямой поезд до Архангельска я не сумел попасть и поехал до Ярославля. В Ярославле перешел с вокзала «Ярославль» на вокзал «Всполье», мне очень понравилось это название – какое-то спокойное и как бы пришедшее из древности. Там попал на поезд, который вез с Дальнего Востока в Архангельск моряков рыболовного флота. Их на время путины кеты бросили из Архангельска на Дальний Восток, а теперь они возвращались в Архангельск на тресковую путину. Ребята молодые и шел треп. Я узнал, что дальневосточные рыбаки архангельских зовут «Трескоедами», а архангельские дальневосточных «Кетоедами».
На одной из остановок, где я зашел в вокзал, чтобы посмотреть, что там продают в буфете, меня задержали и опять проверили документы – студенческий билет. Мой вид вызывал подозрение.
Отец был горд мною. Еще работали лаборантки, которые помнили меня школьником и вот теперь студент, да еще круглый отличник. Было от чего папе – санитару гордиться. Рад был он и тому, что я стал здоровым, что по утрам у него я принимал холодную ванну. И, что немаловажно, сам пробился в институт. Наверное, подумал он, и дальше буду двигаться.
Была у меня сцена с отцом, которую я запомнил на всю жизнь. Я чувствовал себя «взрослым», мы с отцом перед обедом принимали по рюмочке. Меня распирало от своей взрослости, и говорю папе:
- Давай выпьем и поговорим откровенно.
- А если мы не выпьем, то мы не сможем поговорить откровенно?
Я не помню, что я промямлил, но запомнил это на всю жизнь. Еще я помню, что мне очень хотелось показать свою взрослость и назвать папу отцом, но этот порог, пока был недорослем, я так и не сумел преодолеть, а когда стал взрослым, то и желания такого не возникало.
Папа меня одел. Купил на рынке пиджак, брюки, американские солдатские ботинки - непромокаемые, на толстой подошве, полуботинки, бушлат, кроличью безрукавку, которую до сих пор иногда ношу, и кожаное полупальто времен гражданской войны, к которому пристегивалась белая цигейка и белый цигейковый воротник, так что оно стало меховым полупальто.
Изменил он и меня самого. Зубы у меня были щербатые, поломанные еще в Сибири, когда я с коровами в речку летел. Он меня отправил к своему знакомому дантисту, и она мне сделала из золота высшей пробы такие ровные и толстые четыре передних зуба (один зуб и три коронки), что они мне несколько десятилетий служили.
Так и хочется сказать: «Я стал неотразим», но на танцах я всегда умудрялся пригласить ту девушку, которой со мной не хотелось танцевать.
Свободное копирование
