Сразу после практики нас послали в военный лагерь на очередные сборы – это входило в курс обучения, т.к. выпускникам техникума присваивали какое-то воинское звание. С размятым пальцем я был признан нестроевым, и меня назначили зав. «Ленинской комнаты». После утреннего построения все отправлялись в поле на занятия, а я в ленинскую комнату, где обкладывался учебниками и занимался. Вот и суди после этого, повезло мне или не повезло, когда мне качалкой палец раздавило.
Если мне надо было посетить школу, я докладывал, что мне надо в Обл. военкомат за литературой. Я действительно что-то привозил, и начальник лагеря был доволен моей активностью.
Перед экзаменом по истории, я сказал нашей директрисе, что ни разу не видел учебника по «Новой» истории, она сказала, что разложит билеты так, что с правой стороны вопросов по новой истории не будет. Входит преподаватель и, обращаясь ко мне, говорит, что сейчас здесь будут экзамены.
В это время школу ремонтировали, а на мне была только грязная белая исподняя рубашка с большим декольте без воротника – такие рубашки с кальсонами были нижним бельем до середины ХХ века, и черт те какие, заляпанные на практике нефтью, штаны. В классе для проведения экзаменов очистили только небольшой пятачок. Преподаватель, на фоне чисто одетых для сдачи экзаменов других учеников, принял меня за рабочего, ведущего ремонт. Я сказал, что тоже сдаю экзамены. Экзаменатор подходит к столу, сам тасует и раскладывает билеты и говорит: «Подходите». Деваться некуда, я взял билет. В билете, кроме прочих, и фундаментальный вопрос по новой истории: «Венский Конгресс об устройстве Европы после низложения Наполеона».
Который раз мне повезло – я опять блеснул. Дело в том, что в тот короткий промежуток времени, когда я посещал подготовительные курсы в Нефтяном институте, там было прочитана лекция о Венском Конгрессе. И это был не урок, не пересказ учебника для школьников. Это было лекция институтского преподавателя с кафедры политэкономии: и политика, и экономика, и Талейран, и, в общем, я получил полный балл. Полновесную пятерку. И преподаватель-то, как я видел, получил удовольствие от моего ответа, тем более что это так контрастировало с моим костюмом.
11 экзаменов сданы. По остальным предметам у меня не было никаких документов и мне, с моего согласия, по ним в аттестат поставили тройки. Я, например, в глаза не видел учебника астрономии, Дарвинизма и прочих, по которым не было экзаменов.
Мы четверо получили Аттестат Зрелости. Каждый раз, бывая в Грозном, я навещал директрису. Она рассказала, что один из нас стал моряком и привозил ей подарки из заграничных поездок, (я приносил конфеты), девушка после этого длительного напряжения заболела нервным расстройством, а четвертый кончил техникум т.к. ему надо было быстрей становиться на ноги, чтобы помогать родителям. Ему тоже, к сожалению, пришлось иметь дело с психиатрами, я не знаю, по какой причине, и не знаю, чем это кончилось. Однако еще до экзаменов было заметно, что он несколько «не от мира сего». Он хмуро философствовал, рассуждал о политике, анализировал международную обстановку. А в то время только один человек мог для поиска истины философствовать, рассуждать и анализировать, остальные должны были работать, т.е. производить материальные ценности, или служить, чтобы нести в массы эти, уже найденные этим человеком, истины.
Мы тоже искали истины и в трёпе вольно философствовали, рассуждали и анализировали, а этот юноша философствовал, рассуждал и анализировал всерьез. А того, кто говорит всерьез о том, что остальные считают предметом трёпа, эти остальные считают или не от мира сего или шутом, а это прямая дорога к психиатру, когда о тебе так думают – он всерьез, а с ним, как с шутом. Но это опять мои домыслы. Мы-то об этом не думали – не до этого было. Мы четверо относились друг к другу с самым доброжелательным вниманием.
Свободное копирование
