В первый день войны, часов в 5 вечера мы с Валиком пошли к колодцу у шоссе за водой. Раздалась зенитная стрельба со стороны Парголово, низко над лесом шел тяжелый самолет. С началом войны сразу все было приведено в боевую готовность, но информации никакой и стреляли по своему самолету, который шел по направлению к аэродрому в Новой деревне – это окраина Ленинграда.
Через несколько дней, когда мы купались на взморье, со стороны Лисьего Носа, из-за мыса появились 9 самолетиков У-2, которые летели тремя звеньями по три в звене. Т.е. целая эскадрилья. На бреющем полёте они летели в сторону города туда, где у Новой Деревни был аэродром, а вокруг них вилось звено из трех истребителей И–16. Истребители сзади сверху заходили в атаку строчили из пулемета, взмывали вверх и снова заходили в атаку. Нам казалось, что это прямо над нашими головами происходит и мы, стоя по пояс в воде, ныряли, чтобы спастись от пуль.
Скорость У-2 примерно 100 км/час, а скорость И-16 больше трехсот, так что истребители вились вокруг У-2, как вокруг неподвижной цели. Пока над нами летели, сделали два или три захода и все мимо. И этим И-16 предстояло вступить в бой с Мессершмиттами, и вступали. А что делать? Воевали тем оружием, которое было. Наконец у одного У-2 появился огонек на верхнем крыле, и самолетик стал медленно снижаться. Остальные долетели до аэродрома и такие вот букашки днем, на глазах у боевых ассов могли разнести в пух и прах наш аэродром. Впоследствии У-2 с успехом использовались как ночные бомбардировщики и немцы уважительно их называли «ночными ведьмами», потому что летали на них женщины, но ночью.
В кустарнике между Лахтой и Старой Деревней подбитый самолет достиг земли, подмял кусты и встал на попа: носом в землю, хвостом вверх. Вся Лахта бросилась к самолету, а мы из воды на берег. Из кабины выбралась девушка. Народ чуть её не разорвал, но нашлись силы остановившие расправу, а то пошел разговор: не шпионка ли. Даже летчики, базирующиеся около Ленинграда, не имели связи и, вероятно, плохо представляли себе характер немецкой воздушной армии. Вероятно, с какого-то учебного аэродрома эскадрильи учебных самолетов У-2 было приказано перелететь на ленинградский аэродром. Кто-то кого-то не известил, и бесстрашные летчики ПВО бросились в атаку на свои учебные машины.
Позже на домах, на заборах, в магазинах появились плакаты с изображением силуэтов немецких самолетов – нам-то зачем?
Я был свидетелем ещё одного эпизода. Примерно в это же время, т.е. в первые дни войны низко над лесом в сторону города шел тяжелый самолет, а высоко в небе был легкий. Легкий бросился в атаку на тяжелый. С тяжелого ударил пулемет и легкий как летел вниз, так и врезался в землю. Что тяжелый был наш – это бесспорно, а чей был легкий – наш или разведчик немецкий я не могу точно сказать, домыслы есть, но здесь они не к месту. А на нашей общей кухне и домыслы были, и воспоминания и рассказы были, один фантастичнее другого.
Разговоры взрослых соседей шли о предательстве и вспоминались эпизоды из Первой Мировой войны, о которой они сами слышали в таких же разговорах, будучи на 25 лет моложе. Из этих пересказов мне запомнились некоторые.
В Первую Мировую у немцев было много снайперов, да и вообще, только высунешься из окопа, тебя хлоп и нету. А один из офицеров спокойно так выходит из окопа, ещё постоит, высморкается, как бы в насмешку, и идет в другой окоп. И подзуживает солдат, чтобы не боялись. А потом выяснилось (вроде немца в плен взяли), что этот офицер был немецким шпионом, а условным сигналом, чтобы в него не стреляли, был взмах белым носовым платком. Вот он каждый раз и сморкался.
Ещё рассказывали, что мыло солдатам давали, от которого те тифом болели, – и этому верили. Извечное стремление видеть причину своих бед в кознях недругов.
На нашей турбазе был сторож 15-го года, т.е. в 90-м, когда я с ним встретился и уже писал эти воспоминания, ему было 75. Так вот, этот сторож, который действительную проходил до войны, неоднократно мне рассказывал (он уж забывал, что повторяется), как в одной из частей красноармейцы стали жаловаться, что в пище черви. Вызовут командира, – придет, проверит: и правда черви. Среди красноармейцев, значит, недовольство, а командиру грозит трибунал. Был, мол, среди младших командиров один смышленый. Однажды, когда он дежурил на кухне и уже получил все продукты, завхоз дает ему дополнительно баранью ногу, как бы от щедрости. Дежурный сообразил и эту ногу не положил в котёл, а завернул в тряпицу и зарыл.
Подали обед.
Дежурный при командире и спрашивает: «Как, товарищи красноармейцы, есть черви?». Те пошвырялись в мисках – «Нет», говорят. «А теперь,– говорит,– посмотрите одну вещь». Достает ногу, а она надрезана и там полно червей. Значит, надрезали, засеяли червями и опять надрез склеили – он на сыром мясе и не заметен, а черви там уж растут… – завхоз был вредителем, значит!
Спрашивать детали у этого сторожа: когда же завелись черви, и, что же, ногу не разделывали прежде, чем положить в котел – было без толку.
А еще был случай, – рассказывает он в очередной раз, много раз рассказанную историю, - это было уже в Польше, в Западной Белоруссии, значит. Часть стояла на реке, а по ту сторону немцы. И вот один командир попросил хозяйку – местную, у которой стоял на квартире, постирать ему бельё: подштанники, там, рубашку… Она постирала, и пошла полоскать на реку, а уж там всё известно.
- Что известно-то?
- Да там всё, значит, уже знают и сообщают: так, мол, и так.
Между разговорами на Лахте и рассказами сторожа турбазы – 50 лет, а как они – эти разговоры, похожи. Так, в разговорах, в наших поездках в город для нас проходили первые дни войны.
О миллионных потерях не сообщали, наш дом и похоронок не получал, и вообще о них я в то время не слышал. Видно их и не присылали, не до них было, кто их там считал – погибших, хоть бы как-нибудь очухаться – потом разберемся. А пока, чтобы как-то успокоить народ, как-то воодушевить, публиковались фантастические сообщения, как, например, уже 29 июня сообщалось о грандиозной танковой битве, в которой с обеих сторон участвовало до 4000 танков. Я помню две заметки, которые произвели на меня такое впечатление, что я их запомнил. Одна про то, как толковый расчет миномета выбрал позицию в небольшой группе деревьев рядом с дорогой, которая шла через болото, и пристрелялся. Когда по дороге пошла колона немецких танков, они подбили сначала первый танк, а затем последний и после этого расстреляли всю колону. Между прочим, я недавно слышал на радио подобный рассказ о действительном военном эпизоде, только в этом рассказе фигурировал не миномет, а наш замаскировавшийся танк, так что…. В другой заметке рассказывалось, как в бомбоубежище, заваленном во время бомбёжки рухнувшим домом, стоявший у окошка мужчина, чтобы успокоить женщин и детей сообщал им о том, как идут раскопки, о которых он, якобы, получал какую-то информацию через окошко. Когда их и в самом деле раскопали, оказалось, что этот человек не мог отойти от окошка, т.к. обе его руки были придавлены и размозжены рухнувшим сводом окошка, а человек этот был музыкантом, не помню скрипачом или пианистом.
Уже после войны, когда я хоть немного узнал о страшной обрушившейся на нас катастрофе в начале войны, я вспомнил про сообщение о танковом сражении на шестой день войны, и мне очень хотелось убедиться, что такое сообщение действительно было.
Случайно в 20-ю годовщину победы, перебирая старые подшивки из личной коллекции старого правдиста при подготовке юбилейного номера стенгазеты, я наткнулся на эту информацию от сов информбюро и снял копию. Попутно, я наткнулся на сообщение о том, что за год войны людские потери убитыми ранеными и пленными у немцев 10 млн., а у нас 4,5 млн.…Теперь газеты пишут, что мы за первый год войны потеряли много больше 4,5 миллионов, а немцы за первый год много меньше миллиона, но в то время это была оправданная ложь. Война шла страшная и все, что работало на победу, было оправдано.
Многие очень интересные эпизоды из той поры забылись. Вот, например Валик напоминает о таком эпизоде.
Однажды мы пошли в город пешком. Почему пешком – уж не помним. Вероятней всего, долго было ждать поезда. По дороге увидели большое стадо коров, которых угоняли от немцев; сопровождали стадо несколько женщин. Коровы были недоены и призывно мычали.
При входе в город на шоссе стоял военный пост, и мы остановились невдалеке, опасаясь, что нас задержат т.к. документов у нас не было, но на нас не обратили внимания и мы прошли. Кажется в этот раз, мы попали в кино, когда во время сеанса зажгли свет и объявили воздушную тревогу. Часть зрителей вывели из зала в бомбоубежище, но нас оставили, а потом показ фильма продолжили. Перед фильмом показали «журнал»:
Натурная съемка, почта, у окошка очередь. К окошку протискивается рисованный Наполеон и подает телеграмму:
Срочно, Гитлеру.
«Пробовал, не советую». Наполеон.
Свободное копирование
