Вот, непримиримая именитая интеллигенция такому трудовому перевоспитанию и не поддавалась, она стояла на своем, мало того, протестовала, а это вызывало глухую злобу у исполнителей перевоспитательной работы. Многие из именитых, которых тюремщики оценили, как не поддающихся перевоспитанию, были казнены, а многие, как Лихачев, дожили до реабилитации.
По замыслу, создавались-то Соловки как «отстойник», куда поместили революционеров, с которыми разошлись в вопросе о путях развития революции. Расстрелять их было нельзя – это были боевые товарищи тех, кто стоял у власти, и держать на свободе было нельзя, потому что разногласия были принципиальными, а огонь революционного кострища в народе еще не потух. Троцкого и многих других выслали, чтобы не путались под ногами и не мешали строить бесклассовое общество, а эти посидят, увидят, что не правы и образумятся. И условия в лагере первое время были, как на даче, откуда нельзя уехать.
Однако революционеры, которые шли к революции сквозь царские тюрьмы и каторги, не были ренегатами, «дача» превратилась в тюрьму, а идейных пришлось расстрелять. Даже, не расстреливали, а умерщвляли выстрелом в затылок. Ведь оппозиция в принципе не предполагалась.
А «оппозиция» была и вне Соловков, но это была не политическая оппозиция, а дискуссии о вариантах развития. В стране только что начался взрыв индустриализации, первая пятилетка, инженеры и экономисты были творческой силой этого взрыва. И они, активно и с энтузиазмом участвуя в индустриализации, имели свои представления о методах и направлении модернизации экономики страны. Казалось бы, надо воспользоваться возможностью в дискуссии оценить выбираемое направление и методы строительства новой страны, но Сталин дискуссии в принципе не допускал. На всю страну прогремели «Шахтинское дело», дело «Промпартии» и инженерный корпус был прорежен. Джавахарлал Неру, выражая в письмах своей дочери уверенность, что будущее человечества это социализм, делиться с ней недоумением и досадой по поводу уничтожения части наших инженеров, когда в развернувшемся грандиозном строительстве каждый инженер должен цениться на вес золота.
Прасковья Андреевна Малинина в своих воспоминаниях, хотя и отредактированных при Хрущеве, несколькими фразами тоже делится с нами недоумением и досадой по поводу устранения из работы ученых специалистов сельского хозяйства, возможно, обвиняемых в принадлежности к «Трудовой крестьянской партии».
Папу осудила «тройка», как возможного потенциального противника, без предъявления конкретного обвинения. По прибытии к месту заключения, его спросили, за что осужден, и он сказал, что не знает. Видно и в сопроводительных документах это не было указано. Имущество (богатое – земля, лошади, механизмы) отняли, а самого изолировали на 5 лет.
Беда страны была в том, что вычесывали не только потенциальных противников строя, но и на рядовых граждан обрушивались превентивные репрессии, на «прослойку». Страшное было время своей непредсказуемостью.
Заключенных было не меньше чем сейчас, но они не варежки шили, как молодой здоровый Ходорковский, а возили тачки с бетоном и киркой махали. Практически на всех стройках, на всех рудниках работала эта безропотная рабочая сила, которая формировалась из осужденных самостоятельных крестьян, служащих и уголовников. Вся страна была гигантской стройкой, и осужденные в этой стройке участвовали. Среди осужденных были и церковные служащие, которые, предали анафеме власть Советов, и оказались в лагерях вместе с уголовниками. Уголовников было много. Одна за другой прошли германская и гражданская войны, послевоенная разруха, миллионы беспризорников заполнили города, большинство из них попали в уголовную среду и выросли в этой среде. Не все могли попасть на перевоспитание к Макаренко, в «Республику Шкид», кто-то из этой среды вырвался сам, кого-то спасли детские дома, организованные Дзержинским (уже за это он достоин памятника), но миллионы остались массой заполнившей лагеря ГУЛАГа.
Ю. Нерсесов в своей книге «Продажная история» (Москва «Яуза-прасс» 2012; все цифры я в основном беру из этой книги) на основании документов считает близким к истине, что с 30 по 52 год было вынесено около 20 миллионов приговоров на заключение в лагеря, колонии и тюрьмы. Больше всего (2 760 095) заключенных было в 1950 году, из них три четверти были уголовниками, т.е. действительно преступниками.
Сейчас (2007г) главный начальник современного ГУЛАГа (сейчас это ведомство по другому называется) Ю. Калинин в интервью сказал, что через его ведомство (это только на территории бывшего РСФСР) ежегодно проходит 3,1 млн. заключенных т.е. уголовников. Вряд ли после разрухи их было меньше, а т.к. по Марксу преступность в буржуазном обществе порождается люмпенизацией трудящихся, то тюрьма не могла их исправить. Исправить их мог только труд, т.к. трудящиеся по определению не могли быть преступниками. После войны лагеря пополнились и осужденными за контакт с немцами в плену. И после смерти Сталина, когда политических реабилитировали, уголовников продолжали перевоспитывать трудом: Верили ли перевоспитатели в перевоспитание трудом? Я думаю, искренне уверовавшие в идею революции – верили. Заключенные участвовали в важных для страны стройках, проекты строек были выполнены грамотными инженерами, труд руководством стройки и работниками НКВД был по возможности организован так, чтобы уложиться в плановые сроки. Специалистов по возможности старались поставить на такие работы, чтобы использовать их знания; не обязательно, но по возможности. Так, похоже, Берием были созданы «шарашки».
Юра Воробьев в семейных мемуарах пишет о Петре – начальнике его отца. Петр был из богатых и поругивал советскую власть, которая не давала возможности богатеть, а отец из бедняков – середняков ему поддакивал. Дело кончилось тем, что пришли и несознательного вражеского элемента забрали прямо с работы – из конторы, а отца предупредили: «А ты-то что? Туда же захотел?». Петра отправили строить Беломорканал. Там была организована настоящая работа с оплатой труда, он был бухгалтером. Из зарплаты вычиталось на питание, на одежду, на оплату охраны, за жилье в бараке, а остальное откладывалось на сберкнижку. После освобождения он на эти деньги, взяв еще кредит, построил дом. Этот дом до сих пор стоит на Красной Глинке (2000г).
Но подневольный труд не был санаторием, за 20 лет (с 30 по 52) 1 792 598 заключенных умерло. Смертность каторжан, особенно на Колыме и на лесоповале, была выше, чем на воле.
Кто-то из власть имущих в перевоспитание искренне верил, а кто-то в этой вере остервенел. Страшна любая безоглядная вера, страшен любой фанатизм. А уж карьеристы, способные на подлость, и чудовища, способные мучить, всегда в любом обществе найдутся – дай только таким волю – и одни другим волю давали. Вспомним костры инквизиции. Страшные рассказы дошли с Соловков о творимых там издевательствах и истязаниях. Я читал о ледяной лестнице, по которой скатывались, брошенные на неё палачами, истязаемые. Ведь и христианская церковь посылала людей на костер не ради зрелища мучений. Честные фанатики христианства искренне считали, что борются с сатаной, а другие при этом приобретали конфискованное имущество сожженных.
Папу, дядю Петю, Ивана Корзюка и, вот, Виктора Дмитриевича воспитывали трудом, а они-то и были самые, что ни на есть трудящиеся, в отличие от не очень трудолюбивых.
Из 12 линий предков моих внуков в 5 линиях были репрессированные. Означает ли это, что половины семей в России коснулись репрессии? Нет, конечно, в средней деревне 1 – 2 двора раскулачивали и переселяли, ну, иногда, может быть, больше, а иногда и не одного – всего по стране меньше 400 000 дворов было раскулачено (менее 2%). Линии у моих внуков попались такие. Даже один невинно пострадавший это беда государства, но не надо забывать, что это была революция. Все они были репрессированы в период сортировки народа, его «чистки» от элементов, которые, по представлению революционеров, по своей классовой принадлежности, могли тормозить переустройство.
Я передаю рассказ Ольги о конкретной судьбе её брата, но были и другие судьбы. Опубликованы рассказы бывших узников о страшных лагерях Колымы, где отбывали каторгу, вероятно, не только “именитые”, которые писали эти рассказы.
Я не пишу о Колыме, потому что мне не довелось встретить в жизни тех, кто был на Колыме, но я верю рассказам очевидцев.
Если судить о репрессиях по рассказу Ольги, то это были трудовые лагери с возможностью учиться в Высшем учебном заведении – и так было. Если судить о репрессиях по колымским рассказам Шаламова, то это для заключенных был предсмертный ад – и так было. Раскулаченные не были заключенными, они были переселены на новое место жительства и прижились там (дед моего свата) – и так было. Но для какой-то части раскулаченных, это место жительства оказывалось в тайге, где работа была только на лесоповале с большой смертностью – и так было (родные мамы моего троюродного брата – Валентина Ивановича Фастовича).
Шла революционная война (кстати, при Дзержинском не было превентивных расстрелов – уничтожались действительные враги революции, но правосудие было революционным: «тройки», «двойки» и линчевание).
Правящий класс всех государств учит своих граждан убивать; готовит из них армию убийц граждан других государств. «Владельцы заводов, газет, пароходов» посылают своих граждан на смертный бой, чтобы завладеть богатствами богачей других государств. Что может быть омерзительней и преступней превращения своих граждан в убийц… Народы и солдаты, и побежденные и победители терпят в войну только страдания и получают в результате войны только лишения. Война между государствами за территории, за торговые пути и привилегии, за национальные интересы преступна. В отличие от таких войн, революционная война, провоцируемая агрессивным поведением эксплуататоров, имела хоть какое-то оправдание. В революционную войну один народ не идет войной на другой народ, народ в своем государстве, между своими гражданами вооруженным путем, если нет демократического пути, решает вопросы справедливого распределения своих национальных богатств. Богачи всего мира, славя убийц, которые защищают их «национальные» интересы и несут угрозу богатствам их соперников из других стран, с ненавистью вспоминают эпоху революционных войн и революционеров, которые лишали их собственных богатств.
Но во взаимном угаре уничтожения революционеров и контрреволюционеров, сажали и разрушали судьбы невинных, в этом был ужас революций вообще. С бульона истории снималась не только революционная и контрреволюционная накипь; шумовка революции зачерпнула и гущу народную.
(О справедливых и несправедливых войнах писал Ленин, писал о том, что живем мы не в сказочном, а в реальном мире. Если бы у России не было своей армии, то кто бы её защитил в Первую Отечественную и во Вторую Отечественную войны?.
«А куда ж ты, паренек? А куда ты?
Не ходил бы ты, Ванек, Да в солдаты!
В Красной Армии штыки, Чай найдутся.
Без тебя большевики Обойдутся».
На что Ваня отвечал:
«Если б все были такие Ротозеи,
Чтоб осталось от Москвы От Расеи».
То, что я привел здесь эти стихи – это уж моя самодеятельность. Демьян Бедный их писал в 18 году, призывая молодежь в Красную Армию для защиты Революции, но мне они показались подходящими по теме, ведь это не учебник истории).
Свободное копирование
