14.07.97. Утро начитается с дождя, который, как выясняется позже, является предвестником многих неприятностей.
Хильда едет на велосипеде покупать продукты. Тюл хочет купить цветы для предстоящего визита к Лоренцу Хармсу. Хильда привозит здоровенный горшок с цветами и отказывается взять за него деньги.
Пара слов об этом человеке – о Лоренце. В 1994 году члены правления Гамбургского Диабетического общества (и Хармс – один из них) были приглашены в Петербург. Принять их хотели как можно лучше – ведь они очень помогали питерскому диабетическому обществу. Но плата за вход для иностранцев высока очень. В театры устраивали им всякие «левые» контрамарки, но в Эрмитаж обещали впустить по обычным билетам, а вот экскурсовода по дешевке – не дали. Решили, что экскурсию проведет Тюл, которая очень неплохо разбирается в искусстве, а при ней будет еще один член правления нашего общества – преподавательница немецкого языка, которая будет переводить. Экскурия прошла блестяще. И когда Скодды захотели взять шефство над какой-нибудь российской семьей и помогать ей, Хармс –друг их семьи – посоветовал фрау Мальц. Немцев волновал образ мыслей и привычки еще неведомых тогда будущих друзей, и Лоренц при выборе исходил именно из этого (и выбрал очень удачно).
Во время отсутствия Хильды Ульрих пытается развлекать нас. Мы просим прокрутить две оставшиеся непросмотренными видеозаписи из привезенных нами, чтобы знать, что они доброкачественные. Фрагменты «Мастера советского балета», как я и предполагал, имеют отвратительный звук. Проклинаю изготовителей ленты и в очередной раз удивляюсь отечественному обычаю выпускать в ширпотреб вместо товара дерьмо.
Картинка на ленте, к счастью, вполне приемлемая и исполнение фрагментов восхитительное. Интересно, что «Лебединое озеро» на этой ленте и на другой, уже просмотренной, представлено очень по-разнму (постановка Петипа и постановка К.Сергеева).
С оперой «Е.Онегин» вышел конфуз: лента сделана в «лучших» традициях омерзительной советской халтуры (потребитель – не свинья, сожрет). Краски блеклые, качество звука, как на заигранной пластике сороковых годов, а изображение прыгает, как в ненастроенном телевизоре, который долго пинали ногами. Смотреть и слушать невозможно, если только не ставить перед собой задачу научиться ненавидеть искусство. Настроение испорчено вдрызг. С извинениями забираю у Ульриха обратно эту кассету, объясняя, что попытаюсь в Ленинграде обменять эту кассету на качественную и затем пришлю ее с оказией.
Я часто переживаю, что наша промышленность гибнет из-за политических и экономических факторов. Но промышленность, подобная той, что выпустила эту ленту, должна подлежать безусловному уничтожению, так как права на существование она не имеет.
Вторая неприятность. Очередной раз в разговоре вспоминают визит Сереги. И вдруг, сопоставляя все воспоминания Скоддов о нем, мы начинаем видеть один и тот же лейтмотив, сводящийся к тому, что визит этот был для них хлопотен и тяжел. Мы не знаем, является ли это завуалированным намеком на нежелательность его повторного приезда или они просто не сумели скрыть что это мероприятие – попытка совместить желания весьма активного физически и молодого парня и довольно пожилых людей – было просто утомительным для них. Так или иначе, но Серегу я не виню: он еще молод и не набрал еще достаточный жизненный опыт, чтобы в нужных местах почувствовать невидимую границу. Со временем наберет, а пока мне его просто жалко и обидно за него.
Итак, возвращаемся к действующим лицам. Уже все готовы, Ульрих завел двигатель автомобиля. и сваливается следующая неприятность. Звонит телефон, и сообщают, что Карен в больнице (как я понял, на сохранении) и у нее нервный срыв, переходящий в истерику, идущую вразнос.
Хильда – типичный сангвиник: мгновенные переходы от лучезарной улыбки к отчаянию со слезами. И так каждые несколько минут. Решено, что пока с Карен будет Уве (это еще два дня до нашего отъезда) а потом все время родители.
Едем. Лоренц встречает нас в условленном месте, подсаживается в машину. Едем смотреть Гамбургский залив (это устье Эльбы). Красота! По предложению Тюла фотоаппарат был оставлен дома, о чем жалеем.
Посещаем пункт приветствия. Это небольшая пристань, около нее ресторан. Каждое приходящее или уходящее судно приветствуют по громкоговорителю с лучшими пожеланиями на родном для экипажа языке и исполняется куплет из гимна этого государства. На берегу Лоренц показывает стену высотой примерно 17 метров. Стена прерывается там, где к берегу подходит улица. Но есть ворота, которыми можно закрыть и выход на улицу. Это сделано на случай наводнения, каковые здесь бывают при весенних паводках.
Следующий (третий) пункт прогулки – парк. В центре его дом, в котором жил богатый человек – Аксельшпрингер. Он умер 10 лет назад в возрасте 75 лет. У него был сын, занимавшийся художественной фотографией (его работы есть в музеях мирового значения). Сын по причинам, никому неизвестным, покончил с собой. Отец завещал весь огромный парк и свой дом городу и дал этому микрорайону имя сына (сын почему-то не хотел носить имя отца и взял себе другое, нежели у отца, имя). В доме музей детских кукол (мы в него не заходили). Парк красив, ухожен, в центре пруд с белыми лилиями (мне сказали, что по-немецки лилия – морская роза ).
После прогулки поехали к Лоренцу. Фрау Хармс старше его на 6 лет (а ему самому уже 66 лет). У нее остеопароз. Дома ходит с палкой, выходит редко. Она страдает от одиночества: муж в постоянных бегах по делам диабетического общества, председателем правления которого он выбран в этом году; у детей времени мало. Сам Хармс с нетерпением ждет приезда Натали (это Наталья Андреевна, российская учительница немецкого языка, о которой уже упоминалось выше в связи с посещением немцами нашего Эрмитажа, они знакомы очень давно, и отношения их очень теплые).
Фрау Хармс очень приятна и приветлива, но к сожалению, говорит только по-немецки. Она и Лоренц очень старались принять нас хорошо, в чем и преуспели.
По возвращении вечер просидели со Скоддами, полагая что на людях им легче вести беседу и отвлечься от беспокойства.
Около парка видели работу полиции. В районе парка ограничение скорости 30 км в час. Еще при приближении к точке проверки нас предупредили встречные автомобили уже известным в России способом (миганием фар). Способ контроля – не радиолокация, а более непосредственный. Три параллельных трубки, расположенные в 20 см друг от друга, дают параллельные пучки света, направленные поперек дороги. С другой стороны дороги приемные трубки с фотоэлементами. Такие же парные комплекты, засекающие прохождение автомобиля, расположены еще через 20 метров . Когда проехал какой-то Фольксваген, превысивший скорость, сработала автоматика, сфотографировавшая его (разумеется, с номером и лицом водителя при освещении автоматической вспышкой). Никто его не остановил, а извещение на штраф он получит через пару дней по почте. Теперь, кстати, понятно, зачем у многих автомобилистов на ветровом стекле укреплен CD диск: если водителю повезет, он даст блик на фото, и у водителя появится призрачная возможность выкручиваться, что на фото физиономия совсем не его. Но это в Германии. А вот когда я вижу такой диск на ветровом стекле автомобиля, разъезжающего на российских автодорогах (а в России контроль скорости радиолокационный), я не перестаю удивляться тупости водителя.
Мне рассказали об интересной страховке на случай аварии (она обязательна для всех). Страховка оплачивает все чужое, что пострадало при аварии. Поэтому ситуация, при которой водителю нечем расплатиться за ущерб, здесь исключена. (Существует и другая – необязательная – страховка, оплачивающая и собственный ущерб). Стоимость страховок дифференцированная, учитывает предысторию автомобиля и водителя. Как правило. стоимость страховки справедливая, если учесть быстроту и качество ремонтных работ. Но эта стоимость велика. Хорошо, что уровень доходов среднего немца достаточно высок , что страховка оказывается по карману почти всем автомобилистам. Знающие люди говорят, что лет через десять у нас будет что-то в том же духе.
Я предплагаю, что это так, но, зная наших, уверен, что стоимость взносов будет примерно такой же, компенсации – существенно поменьше, а доходы населения – примерно такими же, а потому далеко не для всех россиян посильными. Что ж, поживем – увидим.
Вечер проходит ,в основном, в беседах. Завтра в путь. – Хочу ли я остаться здесь навсегда? – Все равно нет. Не буду повторять здесь первой части дневника. Добавлю лишь, что появляется чувство глубокой обиды и тоски от того, что в моем собственном доме царит беспредельное свинство, беззаконие, коррупция, воровство и т.д. И боюсь, что это, если не навсегда, то, по крайней мере, на очень долгий срок. И на этой грустной ноте я заканчиваю свои записи, которые предполагаю продолжить лишь в том случае, если снова окажусь заграницей.
Гамбург - Санкт-Петербург 1997
Свободное копирование
