В «Мемуарах» Сен-Симон подробно рассказал о себе, изложив свое curriculum vitae[1] Он принадлежал к старинному дворянскому роду, впрочем возвысившемуся до звания герцогов и пэров не очень давно. Когда это произошло, отец писателя пригласил досужих специалистов по генеалогиям, которые путем умелых натяжек и откровенных фальсификаций сделали герцогов Сен-Симонов потомками Карла Великого. Это очень типично и для эпохи, и для людей того круга, к которым принадлежал мемуарист. Он, конечно, не мог забыть подобных амбициозных притязаний своей семьи, вполне разделял их и одобрял, ими во многом объяснялась как его жизненная позиция, так и сам характер его «Мемуаров» — отбор материала, суждения, оценки.
Уже дед Сен-Симона, Луи де Рувруа (ум. в 1643 году), занимал видное положение при дворе, выступив в период так называемых Религиозных войн на стороне партии Гизов. Но блестящей карьеры он не сделал. Другое дело — его младший сын Клод де Рувруа (1607–1693). Совсем молодым человеком он становится пажем Людовика XIII, своим веселым нравом и охотничьей удалью завоевывает благоволение короля, участвует в его войнах, но еще больше — в любовных авантюрах и придворных- увеселениях. Он пользуется неизменным доверием Людовика, получая от него в награду земли и знаки отличия. Именно он был возведен в герцогское звание (в 1632 году его земли в провинции Вермандуа обрели статус герцогства).[2] Не очень опытный царедворец, он не сумел найти общего языка с всесильным Ришелье, вынужден был покинуть двор и укрыться в своих поместьях. После смерти кардинала он вернулся в столицу (февраль 1643 года), но на этот раз был холодно принят королем. С тех пор он не принимал заметного участия в политике, хотя как раз подоспели бурные события Фронды. Клод де Рувруа не был политиком по призванию. Он считал себя солдатом, но и на военном поприще не стяжал славы, однако был высокого мнения о себе как представителе аристократического рода и в этом сознании постарался воспитать сына.
Тот родился у него поздно. Дело в том, что в 1644 году Клод де Рувруа женился на Диане де Бюдос де Порт, родственнице Конде, но от этого брака у него было лишь три дочери (две из них к тому же прожили недолго). После смерти жены (1670) уже немолодой герцог де Сен-Симон сочетался вторым браком с Шарлоттой де Л'Обепин (1640–1725), матерью будущего писателя. Разница в возрасте между супругами была столь велика, что придворные острословы пустили по этому поводу немало веселых анекдотов и язвительных эпиграмм. Через три года родился сын, хилый и некрасивый.
Будущий прославленный мемуарист увидел свет в Версале 16 января 1675 года. Его крестными отцом и матерью стали король и королева. Это во многом определило дальнейшую судьбу Сен-Симона: двор, Версаль, ближайшее королевское окружение всегда обладали для него сильнейшей притягательной силой, являлись тем географическим и идеологическим центром, к которому он неудержимо стремился, вдали от которого просто не мыслил своего существования. Успехи при дворе были его постоянной заботой, даже в какой-то мере смыслом жизни. Он и провел почти всю жизнь при дворе, знал его досконально, изучил его сложную структуру, в основу которой был положен строгий иерархический принцип, эту структуру всячески оберегал, ополчаясь на любые посягательства на нее, и ею восхищался. Искренне печалился, когда замечал, что заведенный издавна придворный этикет дает трещины.
Не приходится удивляться, что Клод де Рувруа поспешил ввести сына в королевское окружение. Людовику юноша не понравился: слишком молод, да и слишком мал ростом и, видимо, слаб. Последнее вряд ли было справедливым: старик отец и юная мать постарались дать сыну то воспитание, какое полагалось тогда дворянину. Появившись при дворе, молодой Сен-Симон готов был стать солдатом не на словах, а на деле: он хорошо сидел на лошади, умел фехтовать, не боялся лишений походной жизни. Отец понимал, что недолго сможет опекать сына, мать же беспокоилась, что у него маловато родственников, которые смогли бы его поддержать, продвинуть, защитить, если нужно. Отец много рассказывал ему о добрых старых временах эпохи короля Людовика XIII, когда знать была в чести, а буржуазные выскочки, при всех их талантах, знали свое место. Мать всячески поддерживала честолюбивые замыслы сына, она хотела и даже требовала от него, чтобы он непременно добился заметного положения в свете, стал «кем-нибудь», создал «нечто не совсем заурядное».
Шарлотта де Л'Обепин не принадлежала к дворянству слишком древнему, как ее муж. Ее предки, видимо, были выходцами из чиновничьего сословия и появились на политической сцене лишь при Франциске I, то есть в первой половине XVI столетия. На родство, пусть самое отдаленное и спорное, с королевским домом она не претендовала. Поэтому-то она и ориентировала сына на то, чтобы продвигаться в жизни самому, рассчитывая только на свои силы. Отец же считал, что сын обладает всем, коль скоро он герцог и будет пэром. Тем самым в педагогических установках отца и матери противоречия были лишь кажущимися: оба мечтали о придворной карьере сына, и Сен-Симон сделал это целью всей своей жизни; герцог и пэр, он должен был подтвердить свое право носить эти высокие титулы (через все писания Сен-Симона проходит мысль, что высшее дворянство сдает свои позиции, именно сдает, то есть недостаточно противостоит упорному натиску буржуазных выдвиженцев).
Луи де Рувруа, герцог де Сен-Симон получил, конечно же, домашнее воспитание. Об этом он рассказывает мало, признаваясь, что науки — теология и почти еще средневековый круг предметов (риторика, математика и т. д., словно эпохи Возрождения с ее прорывом к новым областям знания не существовало) — его не очень интересовали. Исключение он сделал лишь для истории. «Историческое чтение, — признавался он впоследствии, — особенно же мемуары из нашей истории последнего времени, начиная с Франциска I, в которые я углублялся по собственной склонности, пробудили во мне охоту также написать воспоминания о том, что увижу я сам; и меня поддерживало желание и надежда, что я стану чем-то в жизни и узнаю возможно лучше события своего времени». Этот интерес к истории — и не древней, а в общем-то, совсем недавней — у амбициозного юноши вполне понятен. История понималась им как наука политическая и была призвана помочь лучше разобраться в окружающем. Поразительно другое признание Сен-Симона: в молодости его оставляла равнодушным изящная словесность. Это может показаться странным, ведь Сен-Симон справедливо считается одним из великих писателей своей родины. Впрочем, писателем он был своеобразным и за красотами стиля не гонялся. (Он как бы предвосхитил известное пушкинское наблюдение, сделанное, между прочим, как раз в связи с особенностями французской философской прозы: «Точность и краткость — вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей — без них блестящие выражения ни к чему не служат».[3]) Но и это равнодушие к «беллетристике» понятно. Будущий писатель, конечно, прочитал весь необходимый минимум классики, отечественной и зарубежной, и это чтение в его сознании все-таки отложилось. Его просто не интересовали ни писательские репутации, ни споры из-за литературных правил и догм. В книгах он искал прежде всего факты и мысли, а это он находил в писаниях историков. К тому же писатели-историки (собственно историки, а также, естественно, мемуаристы) нередко владели и стилем, и мастерством портретной характеристики, и умением емко, точно и кратко сформулировать свою мысль, рассказать о событии. Тут вряд ли стоит называть имена: ведь Сен-Симон в своем монументальнейшем сочинении ссылается далеко не на все книги, которые читал. Однако известно, что в его парижском особняке на улице Святого Доминика хранилась обширная библиотека и это была библиотека рабочая — не библиофила, а ученого. Видимо, исторические сочинения здесь пре- обладали. И у авторов всех этих книг, что теснились на его полках, Сен-Симон прилежно учился, быть может сам того не сознавая и всецело полагаясь на свои врожденные способности.
А вот ими он, бесспорно, был наделен щедро. Сен-Симон полагал, что в не меньшей мере он был наделен талантами политика и царедворца. И здесь он ошибался: почти вся его сознательная жизнь — это цепи неудач, ошибок и фрустраций. Он не сделал ни государственной, ни придворной карьеры. Он не сумел (а, видимо, хотел) понравиться королю-солнцу, занять при нем подобающее положение, выступить со смелыми проектами государственного переустройства (хотя такие проекты составлял в тиши своего кабинета, показывая их немногим доверенным людям). А придворная карьера его такова.
Свободное копирование
