Получив это письмо, я тотчас же, т. е. на 2-й день, ответил брату Федору Михайловичу в Дрезден. Деловая часть письма этого осталась у меня в копии, и хотя оно есть в некоторых частях повторение уже изложенного выше, но я все-таки помещаю здесь целиком эту деловую часть ответа своего. -- Вот что и в каких выражениях отвечал я брату Федору Михайловичу.
Ярославль. 30 сентября 1869 года. Милый и дорогой брат мой Федор Михайлович!
Ты, я думаю, очень удивишься, получив от меня это довольно длинное письмо после долгого обоюдного молчания. Письмо это есть ответ на твое, адресованное из Дрездена к Владимиру Ивановичу Веселовскому от 14/26 августа сего года, которое Веселовский в подлиннике переслал мне, с просьбою отвечать тебе, так как дело, которым ты интересуешься, известно мне столько же, как и ему.
Прочитав письмо это, я увидел, что до тебя дошли ложные слухи через гг. Майкова и Кашпирева и что ты совершенно незнаком с делом, о котором пишешь Веселовскому: а потому нынче же, т. е. в день получения твоего письма, берусь за перо с целью посвятить тебя во все подробности дела. Но предварительно скажу тебе, что тетушка А. Ф. Куманина жива и по настоящее время, и как слышно, по письмам, пользуется, принимая во внимание лета, хорошим здоровьем, ежели не включать сюда состояния ума и памяти, которые она давно уже совершенно потеряла. Сделав эту оговорку, приступаю к изложению дела и постараюсь познакомить тебя с ним сколь возможно подробнее.
О существовании завещания, сделанного тетушкою А. Ф., я впервые узнал в декабре 1864 года, когда приезжал из Екатеринослава в Москву и Петербург. Узнал я это тогда от бабушки Ольги Яковлевны, которая при этом сказала мне, что и на мою долю завещано 10 тыс. рублей и что душеприказчиком назначен некто Александр Тимофеевич Неофитов (не знаю, известна ли тебе эта личность, но я знавал его еще мальчиком, когда жил в доме дяди Александра Алексеевича после смерти папеньки); вот и все, что узнал я тогда и, кажется, сообщал об этом и тебе (ты, вероятно, помнишь приезд мой в Петербург с женой и семейством в конце 1864 г.). После этого я несколько раз бывал в Москве и Петербурге и постепенно знакомился с делом. В проезд мой через Москву летом 1865 г. я ничего не мог узнать за выездом тетки и бабушки в Киев. В конце 1865 года, когда я был в Петербурге по делам службы и виделся с тобою, я во время пребывания в Москве узнал, что вследствие арестования Неофитова по случаю подделки им свидетельства на 5 %-ные билеты и вследствие того, что он обманул и тетушку на 15 тыс. руб., -- завещание переписано, что Неофитов вовсе исключен из числа наследников и что душеприказчиком назначен Александр Павлович Иванов. Тогда же мельком услыхал я от сестры Верочки, что А. П. для усиления процентов распорядился капиталами тетушки, разменяв 5 %-ные билеты и отдав деньги в частные руки под залог различных имений, но дальнейших подробностей никаких не знал. После этого я неоднократно бывал в Москве и в Петербурге в 1866 и 1867 годах, но ничего положительного о ходе дел мне не было сообщаемо, потому что покойник Александр Павлович как-то всегда избегал об этом в разговорах. Наконец, в поездку мою в Петербург в генваре 1868 года дело это для меня совершенно объяснилось: в Москве от сестры Варвары Михайловны, а в Петербурге от сестры Саши я постоянно слышал, что дела тетушки приходят в совершенный упадок, что бабушка Ольга Яковлевна распоряжается всем без всякого контроля, что Александр Павлович, по доброте своей, нисколько ей не препятствует и т. п., и т. п. Обе сестры сильно подстрекали меня войти в это дело и познакомиться с ним обстоятельнее. Но обстоятельства познакомили меня с этим делом помимо всякого с моей стороны домогательства. Дело в том, что на возвратном пути домой я приехал в Москву в день смерти Александра Павловича. Тогда-то бабушка ухватилась за меня, как говорится, обеими руками и просила рассмотреть дело и помочь ей советом. Оказалось, что все почти капиталы розданы в частные руки под залоги, что ни один из кредиторов не только не уплатил к сроку капитала, но даже не уплатил и процентов; что наличных денег очень мало. Что с кредиторами нужно судиться. Что вследствие потери памяти тетушка не может сделать никакой законной доверенности по вытребованию денег от кредиторов. Что было делать в таком случае?.. Судили... рядили... и все-таки пришли к убеждению, что нужно просить о назначении опеки над тетушкою и ее имением вследствие расстройства ее здоровья. В это-то время я познакомил господина Веселовского со всеми нашими московскими родными, с ним я давно уже дружески знаком, и он-то, как юрист (ныне член московского окружного суда), был приглашен на семейное совещание по делу тетушки.
Пробыв лишнюю неделю в Москве, я был свидетелем, как сестры и другие московские родные подали прошение к генерал-губернатору о назначении опеки, прописав вышесказанные обстоятельства. После этого я уехал домой в Ярославль. Следствием этого прошения было формальное освидетельствование тетушки в ее умственных способностях через всех членов губернского правления в присутствии губернатора. Конечно, оказалось, что способности все утрачены. Через несколько месяцев сенат утвердил опеку. Но кого избрать опекуном?.. Нужно было и честного человека, и притом юриста. Сестры обратились с просьбою к Владимиру Ивановичу Веселовскому, который после долгих отказов принял на себя эту обузу, с единственным условием, чтобы и я, хотя и отсутствующий, был назначен опекуном ему в товарищи. Меня просили, и я тоже должен был согласиться.
Итак, видишь, любезный брат, что г-н Веселовский и я (а не Николя, как видно из твоего письма) назначены опекунами собственно над тетушкой и ее имуществом, а вовсе не над малолетними Достоевскими и что обязанности наши по опеке должны сами собой уничтожиться со днем смерти тетушки.
В июне месяце 1868 года я получил указ из московской дворянской опеки о назначении меня опекуном и о том, чтобы я с другим опекуном, г-ном Веселовским, принял в заведование все имущество тетушки и чтобы опись всего имущества была представлена в опеку. Вследствие этого я немедленно отправился в Москву и там в присутствии сестер была сделана подробная опись имущества.
Имение г-жи Куманиной (как значится в описи) при поступлении в опеку заключалось.
Вот, что осталось от 170-тысячного капитала, оставленного тетушке дядею: до 107 тысяч долговых свидетельств и 6000 билетами, что составляет менее 5 тыс. руб. наличными! Не правда ли, мыльный пузырь! Из показанных кредиторов только один Карепин по первому требованию уплатил весь капитал в 10 000 р. Остальные же кредиторы не только не уплатили денег и процентов, но еще подсмеиваются, говоря, что в Москве непочатый угол дураков, чтобы давать такие суммы.
Имение Лазаревых-Станищевых, под залог которого выдано 40 000 рублей, при продаже оценено менее 10 000 руб., а потому оставлено за тетушкою, и она уже введена во владение. По закладной Яковлевых ведется процесс, и имение назначено в продажу. Не знаю, сколько за него будут давать, вероятно, тоже безделицу. По баталинской закладной тоже ведется процесс. По остальным закладным и распискам ничего еще не предпринято, вследствие родственных отношений кредиторов к опекаемой и вследствие того, что и взять-то с них нечего! Но, вероятно, опека скоро намылит нам за это голову!
В это же время, т. е. при составлении описи имущества, я прочел в первый раз и духовное завещание тетушки, т. е. последнее, составленное 20 сентября 1865 года. Вот тебе подробная выписка содержания его:
Итак, по завещанию, составленному 20 сентября 1865 г., имелось денег 5 %-билетами 131 050 руб.! (вероятно, несколько более, что оставлялось на прожитие), а в июне месяце 1868 года осталось только 6000 руб. и мыльные пузыри в долгах. Жалко, очень жалко!!
Итак, прикинем и расчислим: тетушка может прожить еще года два-три и более, следовательно, 6 тыс. р. в билетах, т. е. около 5 тыс. чистыми деньгами, да 10 т. р., полученных от Карепина, едва хватит на прожитье, ведение процессов и погребение. Они проживают и теперь до 4 тыс. р. в год, хотя переменили квартиру и живут скромнее; остается 96 900 рублей в долгах. Счастливы будут наследники, ежели за продажею закладов и взыскания долгов получат ? часть, т. е. с небольшим 24 тыс.; тогда на 131 050 руб. завещанного капитала придется каждому по 18 коп. на рубль, т. е. вместо каждых 10 т. р. наследники получат 1800 рублей!!!
Теперь поговорим о самом щекотливом предмете, т. е. о правильности и законности духовного завещания. Но прежде сделаем отступление и предположим, что духовная опровергнута, т. е. что ее нет. Тогда все имущество тетушки должно перейти в род Достоевских, т. е. детям Марьи Федоровны Достоевской, ибо по закону родная сестра (Марья Федоровна) исключает из наследства сестер единокровных (Шер и Ставровскую); о прочих дальнейших наследниках и говорить нечего. Предположив, что все имущество, обращенное в деньги, достигнет до 28 тыс. рублей и что мы по-братски поделим поровну, то тогда на каждого брата и на каждую сестру придется по 4 тыс. рублей.
Из этого расчета видно, что сестры Вера и Александра Михайловны, коим по завещанию назначены самые большие части, т. е. по 20 т. р., нисколько не потеряют, ибо согласно завещания им достанется по 20 к на рубль, т. е. те же 4 тыс. Сестра же Варвара Михайловна и все братья, понятно, много от этого выиграют. А потому всему нашему роду Достоевских, конечно, было бы выгоднее, ежели бы завещания не было.
Но духовное завещание существует и хранится у меня как у одного из опекунов. Я был слишком далеко от Москвы до 1865 года, чтоб судить о том, была ли тетушка в здравом уме в 1864 году, когда сделано первое завещание. Но в декабре 1864 г. я ее увидел в первый раз после 8-летней разлуки и помню, что нашел ее с не совсем еще расстроенным умом. Правда, она страдала беспамятностью, но смысл в ней был, а потому можно с достоверностью сказать, что духовное завещание написано было по желанию и согласию тетушки. Второе духовное завещание, т. е. в настоящее время действительное, хранящееся у меня, составлено было вследствие перемены душеприказчика 20 сентября 1865 года. Но чем разнится последнее от первого? Оно разнится только переменою душеприказчика, меньшим назначением на погребение и церковь и совершенным исключением тебя и покойного брата Михаила Михайловича от наследства, как получивших уже свои части. Вот и все! Следовательно, предположив, что все изменения сделаны правильно и совестливо, можно сказать, что и последнее завещание есть действительная воля завещательницы, ежели предположить, что первое было таковым. Вот почему, несмотря на выгоду для себя, я никогда не решусь оспаривать правильность духовного завещания, да едва ли кто решится и из остальных наших родных. Притом же опровергнуть его действительность очень трудно; завещание хотя и домашнее, но удостоверено четырьмя лицами из дворян в том, что оно написано по воле завещательницы, находившейся в то время в здравом уме и твердой памяти. Следовательно, надо преследовать всех этих лиц, как за подлог уголовным судом. -- Вот все, что я мог тебе сообщить, любезный брат, по делу, тебя интересующему.
Этим я и закончил деловую часть письма.
Но письмо брата Веселовскому наделало большой переполох между сестрами и другими наследниками. Дело в том, что брат не ограничился письмом к Веселовскому, а написал об этом же, с теми же подробностями, Сонечке Ивановой, с которой иногда переписывался. Сонечка, конечно, показала это письмо матери... и вот по Москве разразился слух, что хорош, должно быть, опекун Веселовский, когда предлагает лицу, хотя и постороннему в этом деле, но все-таки заинтересованному, свое содействие в опровержении духовного завещания!! Узнав об этом, я насилу мог разубедить сестер Варвару и Веру Михайловен в противном, доказывая, что ежели бы Веселовский действительно имел такое намерение, то он не только не передал бы мне письма брата, но даже скрыл бы его от меня, притом же я познакомил сестер и со своим ответом брату, дав им прочесть чернетку. Но, впрочем, я оговорился, что вовсе не стою и не защищаю Веселовского, потому что не имею в этом интереса и что они сами выбрали опекуном Веселовского, а потому и должны сами на себя пенять, ежели он оказался худым! -- Разразился я такою тирадою оттого, что мне тягостны были упреки на Веселовского, высказываемые мне, как будто бы я был главною причиною этого.
Свободное копирование
