Весь следующий день я провел в ожидании вечера. За себя я был уже совершенно спокоен, но мне щемило сердце, что оба мои старшие братья замешаны в каком-то деле, о котором я, впрочем, не имел ни малейшего понятия.
Настал вечер, и часу в 11 меня действительно снова позвали; это было 3 мая во вторник. Я вошел в знакомую мне залу, и князь Гагарин объявил мне следующее:
-- По собранным справкам, все показанное вами вчера оказалось совершенно справедливым. Ваш арест произошел от ошибки, часто неизбежной при огромном механизме государственного управления. Но комиссия не может освободить вас теперь же: вы арестованы по высочайшему повелению, а потому и освобождение ваше должно быть разрешено высочайшей властью. Государь же в настоящее время в Варшаве, и комиссия уже послала туда представление об освобождении вас; вероятно, на днях получится разрешение, и тогда вы будете освобождены, а до тех пор вы должны провести еще несколько дней в каземате. Как молодой архитектор, силою своего творческого воображения, приведите мысленно свой каземат в изящное и уютное помещение и проведите в нем еще некоторое время...
Последние слова князя пахли насмешкою и ирониею. Но на этих словах прервал его генерал Набоков.
-- Никогда я не допущу, чтобы совершенно невинный находился под арестом и сидел в каземате. Вы правильно сказали, князь, что комиссия не имеет права освободить господина Достоевского без разрешения государя, но я, как председатель комиссии и как комендант крепости, делаю его своим арестантом... -- При этом он позвонил, и на зов этот вошел плац-майор.
-- Это мой арестант, в моей квартире есть свободная комната, близ моего кабинета, поместите его туда; ни стражи, ни запоров не нужно, он не убежит! -- Обратившись ко мне и положив руку на мое плечо: -- Правду вы говорили, мой голубчик, что невиновны... -- Плац-майору вполголоса: -- Сейчас же напоите его чайком, да с сухариками... да с сухариками!.. -- Мне: -- Ступайте, мой голубчик, отдохните!
Но я не сейчас вышел и обратился к комиссии со следующею просьбою:
-- Хотя я был убежден в своей невиновности, но сейчас... здесь... я услышал официально, что арест мой есть арест ошибочный... Я только начинаю свою службу, и для меня очень важно, чтобы и во мнении моего начальства не осталось ни малейшего подозрения насчет моего арестования, а потому я покорнейше просил бы комиссию, не найдет ли она возможным известить мое начальство о случившейся ошибке относительно моего арестования?..
На эту мою просьбу ответил генерал Набоков, что комиссия уведомит об этом мое начальство, а генерал Яков Иванович Ростовцев при этом же заявил, что кроме уведомления комиссии он сам будет писать графу Петру Андреевичу Клейнмихелю и просить его, чтобы мой ошибочный несчастный арест не имел никакого влияния на мою службу. Тогда я всем поклонился и вышел.
Итак, с вечера 3 мая, то есть со вторника, я очутился под домашним арестом в квартире генерала Набокова, который был ко мне очень добр и внимателен и не раз заходил в мою комнату, чтобы осведомиться, хорошо ли мне и не нуждаюсь ли я в чем. Я же всякий раз сердечно благодарил его за всю его ко мне доброту и всегда на свою благодарность получал ответ: "Не на чем, голубчик... я очень рад быть вам полезным".
Свободное копирование
