21 сентября. Четверг.
Два казака. Настоящие, здоровенные, под притолку головами. У одного обманно-юношеское лицо с коротким и тупым носом, с низким лбом под седеющими кудрями - лицо римской статуи. Другой - губы вперед, черные усы, казак и казак.
Не глупые (по моему - хитрые), не сложные, знающие только здравый смысл. Знающие свое, такое далекое всяким "нам" с нашими интеллигентскими извилинами, далекое всяким газетам, всякому Струве, Амфитеатрову... да и самой "политике" в настоящем смысле слова.
Это те "право-фланговые", с которыми faute de mieux хочет соединиться Борис для газеты. В их газете уже сидит Амфитеатров, но они смотрят на него столь же невинными глазами, как и на газету, и на нас.
Были, кроме них и Бориса, - Карташев, Л., М., и Фило-ненко.
Два слова о Филоненко, из-за которого, между прочим, тоже воевал Борис с Керенским, отстаивал его. Этот Филоненко уже не в первый раз у нас, его и раньше Савинков привозил на газетные совещания. (Я просила привезти его, ибо хотела видеть, в чем штука, что за человека Борис так яростно отстаивает).
Должна сказать, что он производит очень неприятное впечатление. И не только на меня, но на всех нас, даже на Л. Небольшой черный офицер, лицо и голова - не то что некрасивы, но есть напоминающее "череп". Беспокойливость взгляда и движений (быть может, после корниловской истории он несколько "не в себе", недаром писал в газеты какие-то декадентски-невразумительные и "лирические" письма; а, может, и они - наигранное). Присматриваясь и разбираясь, вне "впечатлений", нахожу: он очень не глуп, даже в известном смысле тонок, и совершенно не заслуживает доверия. Я ровно ничего о нем не знаю, и уж, конечно, никакого его "дна" не знаю, однако, вижу, что у него два дна. Почему так стоит за него Борис?
Филоненко его ставленник, он был его помощником на фронте... это ничего бы не значило, но Филоненко так умно, тонко и непрерывно выражает полную преданность идеям, задачам и самому Борису, что... Борис должен этому поддаваться. Его и вообще-то "преданностью" весьма можно связывать, но когда это грубо, и человек глупый и маленький, - то кроме маленькой личной приятности и маленьких неудобств из этого ничего не выходит. И Борис уже только смотрит свысока на этих вассалов. Филоненко же не таков; он, повторяю, так умно "предан", что не сразу разберешься. А это "tare" Бориса, - весить людей, отчасти, и по их отношению к себе.
Я предполагаю (насколько видно), что Филоненко поставил свою карту на Савинкова. Очень боится (все больше и больше), что она будет бита. Другой же карты пока у него нет, и он еще не хочет отвлекаться для поисков ее. Но, конечно, исчезнет, решив, что проиграл.
Мы нисколько не скрыли от Бориса, что Филоненко нам не нравится. Он даже обещал к нам его не привозить без дела (С Фил. нам еще пришлось свидеться гораздо позднее, чуть не через год. Он уже разошелся с Сав. (чего мы не знали).и был в СПБ. нелегально. К моему впечатлению тогда прибавилось еще одно, неожиданное: никогда не видали мы человека с таким бесстрашием, смелостью - до дерзости. Это в нем было. (хотя и не послужило к тому, чего он хотел). (Примечание 1929 г.).)
Что касается казаков и казачьей газеты, то я - против. Это не средство для достижения целей Бориса. Действовать "право" - надо, но действительна эта правизна лишь из левого угла.
Карташев бредит новым блоком направо - без предела. Нет, если спасать все-таки "стенающую тварь" - нужна мера. А без меры - прежде всего не выйдет.
Никаких "полномочий" Керенский и не думал "складывать". Изобретают теперь "предпарламент" и чтобы Пр-во (будущее) перед ним отвечало. Занятия для предпарламента готово одно (других не намечается): свергать правительства. Керенский согласен.
Большевики, напротив, ни с чем не согласны. Ушли из заседания.
Предрекают скорую резню. И серьезную. Конечно! Очень серьезную.
На улице тьма, почти одинаковая и днем и ночью. Склизь.
Уехать бы завтра на дачу. Там сияющие золотом березы и призрак покоя.
Призрак, ибо и там все думаешь об одном, и пишутся такие стихи, как "Гибель": - "близки кровавые зрачки... дымящаяся пасть... Погибнуть? Пасть..?"
Впрочем, последний раз я не стихами только занималась: М. дал мне свое "воззвание" против большевиков. Длинные, скучные страницы... А по моему следовало бы манифест, резкий и краткий, от молчаливой интеллигенции. "В виду преступного слабоволия правительства..."
Но, конечно, я понимаю: ведь это опять лишь слова. И даже на слова, такие определенные, уже не способна интеллигенция. Какой у нее "меч духа!" Ни черта не выйдет, тем более, что тут М. С ним как-то особенно не выходит.
Свободное копирование
