Едва мы возвратились опять спокойно в Петербург, как вдруг новое событие, новая забота дали почувствовать Государю, что он не избавился о напастей, преследовавших его со дня вступления на престол. В пределах империи, в Оренбургской губернии, незадолго перед тем показалась холера. Эта страшная болезнь, известная у нас дотоле только по имени и по описаниям производимых ею опустошений, тем более должна была навести ужас, что никто не знал и не мог указать против нее ни медицинских средств, ни полицейских мер. Общее мнение было, однако же, на стороне карантинов и оцеплений, как бы против чумы, и в этом смысле правительство тотчас приняло все нужные меры, с тою деятельностью, которую твердая воля Государя умела влагать во все его распоряжения. На все указанные пункты были направлены войска и из них, равно как и из местных жителей, образованы чумные кордоны для предохранения от этого бича внутренних губерний и обеих столиц.
Государь еще не имел дотоле времени посетить Финляндию и, не желая долее отлагать этого давнишнего своего намерения, приказал мне изготовиться в путь. 30 июля вечером я явился на Елагин остров в дорожном наряде и немало удивился, встретив во дворце г. Бургоеня (Bourgoin), французского поверенного в делах, выходящего из Государева кабинета в сильном волнении и в слезах. "Что с вами?" -- спросил я, и едва он успел ответить, что в Париже вспыхнула революция, как меня позвали в кабинет. Государь только что получил известие о знаменитых июльских днях, о слабости, оказанной Карлом Х и его сыном, наконец об отличном поведении королевской гвардии. Бурбоны в третий раз падали с престола, не покусившись удержать его за собой хотя бы малейшим действием личного мужества. Воспользовавшись их малодушием, Людовик Филипп похитил тот трон, низвержению которого его отец некогда так ревностно способствовал. Государь жестоко негодовал на слабость и оплошность законной линии и на коварство и вероломство Людовика Филиппа. За отсутствием графа Нессельрода, временно уволенного для поправления здоровья к Карлсбадским водам, нашим министерством иностранных дел в эту эпоху временно управлял зять мой, князь Ливен, на которого легло все бремя первых распоряжений.
Между тем эти события не остановили нашей поездки в Финляндию. Мы отправились в дрожках -- экипаже, в котором Император Николай всегда езжал по Финляндии. Сидя вдвоем в этой ломкой повозке, мы, разумеется, говорили только о парижских происшествиях и о последствиях, которые они могут иметь для остальной Европы. Помню, как, рассуждая о причинах этой революции, я сказал, что с самой смерти Людовика XIV французская нация, более испорченная, чем образованная, опередила своих королей в намерениях и потребности улучшений и перемен; что не слабые Бурбоны шли во главе народа, а что сам он влачил их за собою и что Россию наиболее ограждает от бедствий революции то обстоятельство, что у нас со времен Петра Великого всегда впереди нации стояли ее монархи; но что по этому самому не должно слишком торопиться ее просвещением, чтобы народ не стал по кругу своих понятий в уровень с монархами и не посягнул тогда на ослабление их власти.
За несколько станций до Выборга дрожки сломались, и мы вынуждены были пересесть в запасные, менее покойные и еще менее прочные, чем первые.
Свободное копирование
