authors

1427
 

events

194062
Registration Forgot your password?
Memuarist » Members » Nodar_Khatiashvili » Тётя Женя - 1

Тётя Женя - 1

01.10.1956
Тбилиси, Грузия, Грузия

Тётя Женя

 

После окончания школы, не попав в институт, я, как говорят «дневал и ночевал» в публичке, так мы называли между собой Государственную республиканскую библиотеку Грузии им. Карла Маркса, которая размещалась в здании, построенном по проекту архитектора Кальгина для Земского банка.

 

Сотрудники библиотеки, в основном женщины, меня хорошо знали и, как мне казалось, любили, ведь они мне часто давали читать запрещенную в то время литературу из архивов. Я обычно делился с ними своими впечатлениями о прочитанном, о новостях: кино, театра, выставок, да и просто бытовых. Мне с ними было хорошо, интересно, но больше всего мне импонировала пожилая женщина со светящими от чистоты и ухоженности волосами, обрамлявшими утонченный профиль, и мягкими, чуть уставшими от тягот жизни глазами. Даже тогда, когда она была занята: ставила номера на выдачу книг, или объясняла, как пользоваться каталогом, или рекомендовала какую из книг лучше взять, я, желая отдохнуть от прочитанного, садился на стул возле нее и, засматриваясь на неё, придумывал ей жизнь, которую она должна была пережить. Я не могу вспомнить, чтобы я ее называл по имени и отчеству. Она для меня была всегда тетей Женей, хотя в родстве мы не были.

 

Однажды, когда зашёл разговор о Сталине, тётя Женя на моё восклицание о том, столько времени молчали, а только сейчас заговорили о культе и репрессиях, спокойно сказала:

– Новое чаще всего - хорошо забытое старое…

– Как? – удивился я.

– А вот так. Ты, конечно, не мог быть свидетелем этих событий. Ты был мал, а вот если прочтешь Фейхтвангера «1937 год», возможно, что-либо поймешь…

Я, конечно, сразу ринулся к каталогам выписывать эту книгу, но она меня остановила, сказав, что раньше надо было интересоваться, так как в настоящее время эта книжка не выдается на руки. Я возмутился и никак не хотел понять, как такое можно объяснить, когда все осуждают Сталина за репрессии 37 года, и вдруг не выдавать книгу, написанную об этих событиях писателем, который не мог бояться Сталина.

 

И вообще, что это за библиотека, в которой выдают книги, написанные только методом социалистического реализма. Я, очевидно, так настаивал на этом потому, что знал: в тот период тетя Женя жила в Москве, а её муж пострадал от рапповцев.

– Такой глупости я от тебя не ожидала. Мой муж был писателем, – неторопливо начала свой рассказ тетя Женя, – и, хотя он не присутствовал на встречах писателей у Горького на квартире со Сталиным, но передал мне всё, что слышал об этом от других. Их было несколько. Сталин разъяснял Авербаху, протеже Горького, метод, который впоследствии стал называться соц. Реализмом. Сам вождь и предложил его. На этой встрече, которая состоялась в 1932 году, – тетя Женя прервала свой рассказ, достала папиросу из серебряного портсигара и, прикурив, продолжила, – Сталин разъяснял Авербаху, что если писатель хорошо разберётся в тонкостях марксизма, то он переродится в хозяйственника. А писатели, инженеры человеческих душ, должны показывать жизнь, и если они её покажут правдиво, то читатель не может не увидеть, куда ведет социализм.

 

Вот это и есть социалистический реализм, а не то, что некоторые утверждают… – опустив голову, тетя Женя замолчала, как мне показалось под нахлынувшими воспоминаниями. Спустя некоторое время, она, как бы вернувшись из прошлого и стараясь как бы защитить меня своим советом, уверено проговорила: – И запомни, что без доносов – массовых репрессий быть не могло.

– А почему не могло быть? – удивился я.

– У тебя как было с математикой?

– Лады.

– Прекрасно. Скольких людей ты хорошо знаешь? Максимум сто. А скольких посадили? Поверим, что говорят – миллионы. Ну, как? – И видя мою растерянность, потрепала мою шевелюру, добавив: – Не очень сходится? Так-то. А что касается Сталина, то он, конечно, несёт ответственность за репрессии в той мере, в какой любой глава государства отвечает за то, что творится при нем в стране.

Спустя много лет в книге Карпова я обнаружил воспоминания очевидца этих встреч Зелинского. Приведу небольшой отрывок, который почти дословно напомнил мне пересказанное тетей Женей:

 

«Первый марксист страны (Сталин) говорит прямо-таки крамольные вещи: «Можно быть хорошим художником и не быть марксистом-диалектиком. Были такие художники. Шекспир, например». «И Пушкин», – добавляет Никифоров.

Авербах громко: «Да, но мы хотим создать социалистическое искусство, товарищ Сталин». Никулин: «Смотрите, смотрите, не успели его ещё ввести в Оргкомитет, а он уже кричит, и кричит уже на Сталина». Все хохочут. Но Сталин продолжает спокойно: «Мне кажется, если кто-нибудь овладеет, как следует марксизмом, диалектическим материализмом, он не станет стихи писать, он будет хозяйственником или в ЦК захочет попасть… Но вы же не должны забивать художнику голову тезисами. Художник должен правильно показывать жизнь. А если он будет правильно показывать нашу жизнь, то в ней он не может не заметить, не показать того, что ведет ее к социализму. Это и будет социалистический реализм». (Кстати, именно на этой встрече Сталин назвал писателей «инженерами человеческих душ»).

 

Вскоре тетя Женя дала мне, конечно, прочесть эту книгу Фейхтвангера, предупредив, чтобы я помнил всегда, что книга не выдается для чтения. До самой её смерти я молчал. Прочитав эту книжку, я понял, почему её тогда запретили, и ещё долго не издадут.

Приведу небольшие отрывки из этой книги, которые сами за себя говорят, почему её не печатали в те времена.

«Пока я находился в Европе, обвинения, предъявленные на процессе Зиновьеву, казались не заслуживающими доверия. Мне казалось, что исторические признания обвиняемых добываются каким-то таинственными путями. Весь процесс представлялся мне каким-то театральной инсценировкой, поставленной с необычайно жутким, предельным искусством.

 

Но когда я присутствовал в Москве на втором процессе, когда я увидел и услышал Пятакова, Радека и их друзей, я почувствовал, что мои сомнения растворились как соль в воде под воздействием непосредственных впечатлений оттого, что говорили подсудимые, и как они это говорили… Признавались они все, но каждый на свой манер: один с циничной интонацией, другой молодцевато, как солдат (армии Троцкого), третий, внутренне сопротивляясь, прибегая к уверткам, четвертый, как раскаявшийся ученик, пятый – поучая. Но тон, выражение лица, жесты у всех были правдивы».

 

«То, что обвиняемые признаются, объясняется очень просто. На предварительном следствии они были настолько изобличены свидетельскими показаниями и документами, что отрицание было бы для них бесцельно».

Фейхтвангер отрицает, что прокурор (или судья) прерывал подсудимых, затыкал им рот, хамил, кричал, бесцеремонно лишал слова.

 «Людей, стоявших перед судом, никоим образом нельзя было назвать замученными, отчаявшимися существами, представшими перед своими палачами».

 

«Главной причиной, – считает писатель, - заставившей руководителей Советского Союза провести этот процесс перед множеством громкоговорителей, является, пожалуй, непосредственная угроза войны. Раньше троцкисты были менее опасны, их можно было прощать, в худшем случае – ссылать… Теперь, непосредственно накануне войны, такое мягкосердие нельзя было себе позволить».

 

10.03.2023 в 12:43

Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Idea by Nick Gripishin (rus)
Legal information
Terms of Advertising
We are in socials: