Опер по борьбе с кражами крупного рогатого скота
Я узнал о многом, связанном с цыганами, когда мне как наименее опытному сотруднику поручили «организацию борьбы с кражами крупного рогатого скота". Это была второстепенная или даже пятистепенная по важности линия обслуживания, но все равно я ею весьма гордился. Вопреки упоминанию о рогатом скоте, речь шла всего лишь о кражах лошадей. Их похищали цыгане-конокрады и сбывали в Татарской слободе. После того, как украденная лошадь переступала границу слободы, обнаружить ее практически было уже невозможно. Разве что уже в виде домашней колбасы.
Домашняя колбаса или казы готовится из качественного конского мяса и считается деликатесом. Ее добавляют в плов и просто нарезают ломтиками в виде закуски.
В Костроме казы пользовалась особым спросом в слободе, население которой принадлежало к потомкам служилых татар, зачисленных в 18 веке в сословие казенных крестьян. К делу я отнесся необыкновенно серьезно, со всем рвением новообращенного. В плане мероприятий я предусмотрел активную разработку, как конокрадов, так и любителей высококалорийного продукта. На выполнение намеченных мною мер могли уйти годы, но в итоге с конокрадством в Костромской области, как мне казалось, должно было быть покончено навсегда. Среди предложенных мною революционных новшеств особое значение предавалось овладению основами цыганского языка. В то время это было достаточно сложным, поскольку до 20-х годов подобных учебников в СССР не существовало, а в последующие на цыганском были изданы в основном переводы речей И.В.Сталина и советских публицистов. Тем не менее через Библиотеку имени В.И. Ленина мне удалось заказать дореволюционное учебное пособие, и по вечерам, в милицейском общежитии, я зубрил цыганские глаголы. Мне понадобились также закрытые диссертации соискателей Академии МВД СССР по преступлениям, совершаемым этническими группировками. Что же касается любителей казы то я предполагал использовать мои весьма поверхностные знания другого языка тюркской группы - полученные в начальной школе в Ташкенте…
Все закончилось внезапно, как это обычно происходит в милиции. В день, когда во время общегородского праздника было совершено дерзкое убийство, и весь личный состав розыска был брошен на его раскрытие. Потом была кража сейфа из поликлиники, расположенной по соседству с обкомом КПСС. Потом… К проблемам краж крупного рогатого скота я так больше никогда не вернулся.
Тем не менее что-то из той поры, связанной с казы, откликнулось через несколько лет. Я уже работал в Москве на Павелецком вокзале, который цыганки-мошенницы облюбовали для жульничества, известного профессионалам как ломка денег. Мошенница просила выбранного ею в качестве жертвы пассажира разменять крупную денежную купюру, но, как только тот выполнял ее просьбу, воровка тут же под каким-нибудь благовидным предлогом - например, потому что ей нужны «более мелкие»! – забирала назад свою купюру. Все происходило быстро, на глазах пассажира, и он обычно не пересчитывал возвращаемые ему «бабки». Лишь потом, когда преступницы и след простывал, выяснялось, что мошенница присвоила большую часть возвращаемой суммы. Случалось, что воровку удавалось задержать, и тогда с десяток ее сообщниц устремлялись к дежурной части и устраивали там форменную обструкцию. У мошенницы на руках немедленно оказывался чей-то грудной младенец, иногда его просто перебрасывали через голову стоявшего в дверях сержанта. Младенец начинал кричать, у «матери» не было молока, появлялись какие-то цыганки с бутылочками... Через короткое время с десяток женщин под разными предлогами уже пробирались в помещение, громко кричали, ругались; короче: делали все, чтобы дежурный не вытерпел и прогнал всех. Бывало, что на пике скандала дежурный вспоминал о моих познаниях в цыганском языке и просил помочь. Я приходил и первые несколько минут лишь безмолвно присутствовал. Я был в штатском. Никто из цыганок не обращал на меня внимания. Подождав, я выбирал одну из женщин, которая кричала громче других, и спрашивал ее по-цыгански: "Сыр тут кхарна про лав?" ("Как тебя зовут по имени?») Надо было видеть, что происходило в тот момент в дежурке. На несколько секунд воцарялась мертвая тишина! Оказывается, когда они откровенно обо всем болтали, кричали все, что не попадя, и сговаривались, рядом с ними, вот он , находился сотрудник милиции – цыган, который все слышал! Оглушающая тишина! Однако уже в следующую секунду цыганки бросались ко мне за помощью, искали заступничества, как у своего, у рома! Я не понимал ни слова и поэтому произносил вторую и последнюю фразу из моего небогатого языкового багажа: "Дедума гаджиканес!" Я предлагал обращаться ко мне на ихнем! На русском! «Мало ли что могут подумать мои русские коллеги, продолжи мы общение на своем?!» Цыганки мгновенно понимали двусмысленность моего положения и с этой минуты ко мне апеллировали только на русском и преувеличенно вежливо. В дежурке воцарялся порядок…
Пара фраз на цыганском, правда, другого рода, у меня осталась. Дать их перевод здесь я не рискую. Как-то я адресовал их нескольким гадалкам, громко кричавшим гадости нам вслед. Несколько предложений на их родном языке возымели удивительное действо. И это буквально через минуту после того, как они обкладывали нас отборным российским матом! Теперь это были оскорбленные невинности! «Как нехорошо, начальник!» Увы! Ругательства на чужом языке, даже, если он «великий и могучий», не более, чем сотрясение воздуха. Далеко за примером ходить не приходится: название Тель-Авивского кафе "Кбенимат". Но это другая тема.
