22/XI. Концерт Эмиля Гилельса в Доме офицеров. Играл большие сложные вещи: "Французскую сюиту" Бетховена, "Вторую сонату ре-мажор" Шуберта, "Сонату" и "Стаккато" Шумана, на "бис" -- "Скерцо" Бородина. Исполнение изумительное (играл, конечно, без нот). Казалось -- звуки сами собой плывут и бегут из широкого раструба рояля. Гилельс целиком уходил в игру, каждый звук, прежде чем найти свою жизнь в рояле как бы уже жил в лице пианиста, в движениях его губ, бровей, щёк, глаз. Вот нестройной толпой, но в каком-то удивительном порядке, один за другим, не торопясь побежали напевные высоких нот ручейки, и Гилельс, наклонившись к правой стороне рояля и опустив голову к клавишам, хитро прищурясь, с очень спокойным лицом как бы наблюдает: "А ну-ка, что тут ещё получится?". Выпрямившись на стуле, далеко отставленном от инструмента (сидит он на самом краешке стула), почти закрыв, а иногда и совершенно закрыв глаза, внимательно прислушивается к спокойным ровным звукам среднего регистра. Но вот в зале мощные густые аккорды, бешеный темп высоких и низких нот. Гилельс, словно хищник, припал к роялю, голова его ушла в плечи, словно перед прыжком, пальцы рук, словно у ястреба перед смертельной схваткой зайца, скрюченные и с высоты вонзаются в белое мясо клавиш. Лоб, виски, даже шея покрываются капельками пота. Волосы спутались от встряхиваний головы, спадают на лоб.
Он невысок. Чёрный фрак, такие же брюки, белая манишка и белый галстук бабочкой. Начинается брюшко. Волосы русые, но сам кажется рыжеватым. При первом выходе на сцену бросается в глаза утяжелённая нижняя часть лица. Во время игры это впечатление пропадает. Играл более двух часов, и всё время слушали очень внимательно -- в зале тишина, какой не бывает даже на спектаклях. А кончил -- не бросились к вешалке, а долго и дружно аплодировали. Среди публики -- подавляющее большинство молодёжи, преобладают девушки -- "наживают приданое". Много людей пожилого возраста, средних лет -- очень мало.
Свободное копирование
