А я прожил на заводе слишком четыре месяца, а ел все время так же, как и сегодня: счастье подвезло.
Понемногу все отваливались и уходили наверх по широкой лестнице в казарму. Я все еще не мог расстаться с кашей. Со мной рядом сидел — только ничего не ел — огромный старик, который сразу, как только я вошел, поразил меня своей фигурой. Почти саженного роста, с густыми волосами в скобку, с длинной бородой, вдоль которой двумя ручьями пробегали во всю ее длину серебряные усы…
А лицо землисто-желтое, истомленное, с полупотухшими глубокими серыми глазами… Его огромная ручища с полосками белил в морщинах, казалось, могла закрыть чашку…
Он сидел, молчал, а потом этой жесткой, как железо, рукой похлопал меня по плечу.
— Кушай на здоровье. Будешь есть — будешь жив… Главное ешь больше. Здесь все в еде…
— А вот ты, дедушка, не ешь.
— Мне не к чему… Я умирать собираюсь, а тебе еще жить да жить надо… Гляжу я на тебя и радуюсь. По душе ты мне сразу пришелся…
— Спасибо, дедушка, и ты мне тоже… А то ведь у меня здесь все чужие.
— Здесь все друг другу чужие, пока не помрут… А отсюда живы редко выходят. Работа легкая, часа два-три утром, столько же вечером, кормят сытно, а тут тебе и конец… Ну эта легкая-то работа и манит всякого… Мужик сюда мало идет, вреды боится, а уж если идет какой, так либо забулдыга, либо пропоец… Здесь больше отставной солдат работает, али никчемушный служащий, что от дела отбился. Кому сунуться некуда… С голоду да с холоду… Да наш брат гиляй бездомный, который, как медведь, любит летом волю, а зимой нору…
— Нет, я только до весны… С первым пароходом убегу…
— Все, брательник, так думают. А как пойдут колики да завалы, от хлеба отобьет— другое запоешь…Ну да ладно, об этом подумаем… Ужо увидим.
— А сколько тебе годков, дедушка?
Старик поднял голову, и глаза его сверкнули на меня.
— Без малого слишком около того…
И опять положил пудовую ручищу на мое далеко не слабое плечо.
— А ты, вот што: ежели хошь дружить со мной, так не трави меня, не спрашивай кто да что, да как, да откеля… Я того, брательник, не люблю… Ну, понял? Ты, я вижу, молодой да умный… Может, я с тобой с первым и балакаю. Ну, понял?
— Ладно, понял, так и будет.
— А звать меня Иваном, и отец Иван был.
— А меня Алексей Иванов. — Ну вот, оба Иванычи! — и как-то нутром засмеялся.
— Ведь я тебя не спрашиваю, кто ты, да что ты? А нешто я не вижу, что твое место не здесь… Мое так здесь, я свое отхватал, будя. Понял?
— Понял.
— А теперь спать пойдем, около меня на нарах слободно, дружок спал, в больницу отправили вчера. Вот захвати сосновое поленце в голову, заместо подушки — и айда.
И сильно хромая, стал подниматься по лестнице.
Измученный последними тревожными днями, я скоро заснул на новой подушке, которая приятно пахла в вонючей казарме сосновой коркой… А такой роскоши — вытянуться в тепле во весь рост — я давно не испытывал. Эта ночь была величайшим блаженством. Главное — ноги вытянуть, не скрючившись спать!
Свободное копирование
