Всю зиму 1813--1814 года мы провели в деревне; после разгрома пришлось нам поприжаться; мы собирались опять строиться в Москве, и хотелось нам освятить один из приделов нашей церкви во имя святителя Димитрия. У нас был свой живописец Григорий Озеров, который работал иконостас; неприятель нам помешал, а теперь опять можно было приняться. У нас даже было на уме, что Господь нас за то и наказал, что мы себе дом выстроили, а церковь все еще стояла недоделанная, и решили мы сперва хотя один из приделов отделать, а между тем хлопотать о доме.
Когда мы возвратились в деревню после французов и я увидела, что все уцелело, мне все не верилось, и я не могла нарадоваться, что мы опять в Горках. Тогда я вспомнила предложение Михаилы Иванова: из московского дома побольше послать в деревню, -- если бы Дмитрий Александрович не поупрямился, много бы хорошего у нас сбереглось.
Мы служили благодарственный молебен, что Господь привел нас опять возвратиться целыми и невредимыми. Все дворовые люди собрались нас встречать, и в воскресенье пришли из деревень и крестьяне к обедне, а потом к дому, и высказывали нам радость свою, что опять нас видят.
Няня Матрена, остававшаяся без нас и жившая во время нашего отсутствия в молочной комнате при скотном дворе (управление которым было поручено от меня ей), нам подробно рассказывала свои страхи и как она бегала и скрывалась в лесу, услышав, что неприятель в двенадцати верстах от нас, в селе Озерецком.
У Матрены был мальчик по второму году да грудной ребенок, и она с ними ушла в сторожку к леснику и там жила трое суток. Вдруг прошел слух, что французы едут; она привязала мальчика себе на спину, взяла грудного ребенка и с мешком, в который наклала, что было под рукой для пропитания, ушла в лес и суток двое бродила в самой чаще. Лесник узнал, что французов перебили мужики в Озерецком, и пошел выручать Матрену и свою жену тоже с детьми, чтоб они вернулись; стал их окликать, а они, думая, что неприятель, что ни есть мочи идут дальше и дальше в лес; измучились, наголодались, назяблись по ночам, потому что наступала уже осень, и когда все съестное у них вышло, и сами голодные, и дети просят есть, -- нечего делать, пришли назад и узнали, что француза и не было ни в селе, ни в деревне.
Но ежели французы избавили нашу местность от своих посещений, отряды казаков, под предлогом, что они разыскивают, нет ли где неприятельских шаек, всюду разъезжали и по селам справлялись, нет ли чего, съедобного, а главное -- нет ли хмельного. Они не позабыли и нашего села, лазили по подвалам и погребам и, к неописанному прискорбию нашей ключницы-старушки, "приели все, все господское варенье, выпили все виноградное вино, и мало им было этого: и меды-то все, какие оставались, и тех не оставили, да два окорока с собою увезли".
Ключница Акулина Васильевна этим очень огорчилась и, рассказывая мне, прибавила: "Ну, матушка, в раззор разорили, бездельники, ничего не оставили, кричат: подавай ключи, -- не лучше неприятеля, только бы им есть да бражничать. Легко ли, сударыня, сколько их было: тридцать человек!"
Но этим посещением и ограничились, слава Богу, все наши утраты в подмосковном имении, и поблизости от нас ни у кого из наших знакомых соседей не были, кроме Головина, жившего в своем имении, в селе Деде-неве-Ново-Спасском. Они застигли его совершенно невзначай: это было в простой день, он сидел и обедал с женой и детьми, взглянул в окно и видит, что идут французы; несколько начальствующих лиц и солдаты направляются прямо к дому. Что прикажете ему делать? Он был великий неохотник до иностранцев, а тем паче еще до врагов отечества; однако, скрепя сердце, он предложил им разделить с ним трапезу. Они приняли предложение, но требовали, чтоб и сам хозяин сел с ними и пробовал каждое подаваемое блюдо, опасаясь, может быть, чтобы не угостили чем с отравой. Головин выслал жену и детей из-за стола, а сам стал потчевать незваных гостей. Французы расположились неподалеку от села лагерем и во все время, пока там стояли, вели себя хорошо и смирно и храмов не только нигде не осквернили, но даже не препятствовали богослужению и просили только не звонить в большие колокола, опасаясь, чтобы войска не приняли трезвона за тревогу и оттого не переполошились по-пустому.
Жену свою Головин, однако, куда-то спровадил с детьми, которых было двое ли, трое -- наверное не знаю. Ее звали Анной Гавриловной; она была молода, хороша, ну, муж и рассудил, что все-таки безопаснее для молоденькой женщины быть подальше от этих головорезов. Она была урожденная княжна Гагарина, дочь бывшего министра торговли, князя Гавриила Петровича. Ее сестра Екатерина Гавриловна была замужем за князем Никитою Сергеевичем Долгоруковым, сыном княгини Варвары Осиповны, урожденной княжны Щербатовой, старшей сестры деда моего, князя Николая Осиповича; мы знакомы не были, хотя и были родня.
Свободное копирование
