Покойную императрицу довелось мне видеть всего только два раза: один раз в соборе в Петров день, другой -- в московском Благородном собрании. Это было, когда праздновали двадцатипятилетие ее воцарения. В соборе нам пришлось стать довольно близко от того места, где стояла государыня, и из-за других можно было иногда ее видеть. В этот день было провозглашение московского архиепископа Платона митрополитом. Тогда рассказывали, что пред начатием обедни приказано было от императрицы первому протодиакону, чтобы на первой эктенье, когда дойдет очередь поминать преосвященного Платона, называть его митрополитом и чтоб этого до того времени ему не сказывать. Дьякон вышел на амвон и, как было приказано, так и сделал; эктенья окончилась -- митрополит вышел из алтаря и, сделав шаг на амвон, молча поклонился императрице и, вошедши в алтарь, продолжал обедню своим чередом.
На другой день был великий праздник, который давал Шереметев императрице у себя в Кускове, но мы там не были: с графом батюшка знаком не был и толкаться в толпе и давке он нам не позволил. "Будет государыня в собрании на дворянском бале, тогда и вы ее увидите".
Сестре Александре Петровне было 21 год, мне 19 лет, и мы отправились в собрание с сестрой Екатериной Александровной Архаровой. Бал был самый блестящий и такой парадный, каких в теперешнее время и быть не может: дамы и девицы все в платьях или золотых и серебряных, или шитых золотом, серебром, камений на всех премножество; и мужчины тоже в шитых кафтанах с кружевами, с каменьями. Пускали в собрание по билетам самое лучшее общество; но было много.
Императрица тоже была в серебряном платье, невелика ростом, но так величественна и вместе милостива ко всем, что и представить себе трудно. Играли и пели:
Гром победы раздавайся,
Веселися, храбрый Росс...
И каждый куплет оканчивался стихами:
Славься сим, Екатерина,
Славься, нежная к нам мать!
Мне пришлось танцевать очень неподалеку от императрицы, и я вдоволь на нее нагляделась. Когда приходилось кланяться во время миновета, то все обращались лицом к императрице и кланялись ей; а танцующие стояли так, чтобы не обращаться к ней спиною. Блестящий был праздник.
Прежде и после того случалось мне видеть издали и на улицах государыню, но так близко -- никогда.
В то время главнокомандующим Москвы был Петр Дмитриевич Еропкин, хороший батюшкин знакомый; он давал для государыни праздник у себя в доме, но батюшка и сам не был, и нас не отпустил на бал: "Много и без нас там будет и познатнее, и поважнее". А уж куда как хотелось ехать! Не пришлось. Отчего батюшка не заблагорассудил, мы об этом как-то и не рассуждали: не угодно ему, вот и вся причина.
Свободное копирование
