authors

1427
 

events

194062
Registration Forgot your password?
Memuarist » Members » mihailkonoval@yandex.ru » "Фома. Инвалид детства" (отрывок) - 3

"Фома. Инвалид детства" (отрывок) - 3

20.07.1966
Заринский (Заринск), Алтайский край, Россия

А Чумыш* впадал (и впадает! до сих пор) в Обь, а там Барнаул, Барн-аул, большой аул, там город, там театры, кинотеатры, вокзал, аэропорт, и достаточно, это уже край земли, это уже большой мир, дальше не поедем, думали мы, там нам делать нечего.

      *Ч у м ы ш  река, длина 644 км. Берёт начало на Салаирском кряже двумя истоками: Кара-Чумыш и Томь-Чумыш.  Впадает в Обь в 88 км ниже города Барнаула. В основном протекает по Бийско-Чумышской возвышенности. Правобережную часть бассейна занимает юго-западная часть Салаирского кряжа и Предсалаирская равнина.

Однажды наш класс за хорошее поведение повезли в Барн-аул на культурную (!) встречу, встречу с кинематографистами. Никакого такого пиетета никто не испытывал, в том числе я, а особенно Кон, он завязался языком с каким-то шоферюгой, а я пялился глазами на тётку, которая была в шляпе, этого я не видел по жизни, тётке было лет тридцать, пожившая тётка вела себя, словно она еще не перешла в среднюю школу, застряла между восьмым и девятым по слабости здоровья, она делала странные жесты и гримасничала, словно её что-то корёжило внутри, но оказалось, так и надо было, тётенька работала артисткой. Затем, когда нас запустили в зал, на сцене сидела она же, с ней человек пять мужиков в кожаных пиджаках, седых, солидных, важных, а сбоку-припёку сидел, опустив голову тот, как бы шоферюга, сжав между колен жилистые руки и чувствуя себя явно не в своей тарелке, оно и понятно.

Спустя годы после этих событий я, лирический герой этого правдивого повествования, я, голубоглазый блондин, прошедший огни, воды и медные трубы, повидавший в том числе и всех кинематографистов не только родной страны, но и дальнего зарубежья, никогда больше не встречал этих важных, седых мужиков в коже, встречал похожих, как не встретил ни их, ни  артистку нигде, а вот шоферюга-то, оказался не прост, правильно прилип к нему Кон, почувствовал родную, мятежную душу. Это был Шукшин, недаром тётки шептались: «А Вася, Вася-то с ними!» Это может понять не всякий, а кто правильно понимает, тот, следовательно, правильно толкует и чувствует известное: нет пророка в своем отечестве. Это не касается тех, кто там не жил, а там – это в России. Эта тоска и боль только у нас, болезных, у нас только с детства заниженная самооценка, потому как мать в детстве ушибла, ну, не мать, да кто-нибудь да ушиб пыльным мешком по голове, нарочно или ненароком.

 

*** 

Как тишина зализывает краски

большого города, где всё не наяву!

Где фонари, витрины, словно маски,

где вечера не преданы огласке –

где я мечтой пронзительной живу.

Туда, где тень и свет роняет звуки,

и лица повторяются в словах,

беги, отринув мнимые заслуги,

и темноты невидимые слуги,

пусть под вуаль драпИруют дома.

Бери на выбор письма листопада,

и разобрав их медленную вязь,

постигни смысл теории распада

времён и душ, чья вечная лампада

в один светильник разума влилась.

Бульвары спят с открытыми глазами

витрин, остекленелых на ветру,

все то, что камни здесь пересказали,

 вдруг оживет страницами сказаний,

благословив пера нелёгкий труд.

Его мосты чугунными прыжками

настигли берега иных забав,

и сжатое железными тисками,

тугие кольца смысла распуская,

упало время каплями со лба.

Театр жеста, легкий и прозрачный

под балаганом рваных  облаков,

сметая рухлядь декораций мрачных,

ты жизнь играл! И темы равнозначной

не сыщешь в мифологии богов.

Чуть смежив веки, остывают рампы,

сорвались с крыш виденья сладких снов,

усталые распахивает рамы

мой город, осмеявший дифирамбы

и скучную напыщенность основ.

    

Но я не о Барн-ауле, леший с ним, там мой дальний родственник дед Кузьма, работая извозчиком, ноги потерял, отморозил, и отрезали ему их по колени, туда едут пацаны учиться в ПТУ, затем возвращаются, приблатненные, на муху падла говорят, на сало бацилла, не о том я направлении, не о Западном. О нем будет потом, а пока о Восточном.

   

И куда же ты пошёл,

такой вот, косолапый,

одной ногою на Восток,

а другой – на Запад...

 

Брату Юре. Громы.

В белых нежился подушках

Тарамбах – весёлый гром,

до обеда, а потом

целый час палил из пушки,

колошматил в колотушки,

лес подёргал за верхушки,

и за речкой, на опушке,

над берёзовой верхушкой,

раскололся пополам

на Бабах и Тарарам.

Тарарам из лесу вышел,

влез на дом, скатился с крыши,

через поле и бугры,

натолкнулся на обрыв,

натолкнулся, оглянулся

и опять помчался в лес.

Не пробился, отразился

и на облако залез.

А Бабах пошел туда,

где гудели провода.

Докатился до дороги,

по дороге до села,

где работала пила.

А потом устали ноги,

на пороге посидел,

на дорогу поглядел.

Звякнул стеклами в окне

и растаял в вышине.

08.01.2023 в 20:23

Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Idea by Nick Gripishin (rus)
Legal information
Terms of Advertising
We are in socials: