В одном из писем Гайра сообщила, что вышла замуж, что они с Юрой ушли из общежития, сняли саманный домик в казахском ауле на краю Акчатау и ждут меня к себе.
Сын репрессированного крупного военачальника Г. Д. Базилевича (который в свое время был командующим Московским военным округом), Юрий — фронтовик (белобилетник по зрению, ушел на фронт добровольцем, всю войну был на передовой санитаром), после войны доучивался в Бауманском; арестован в ночь на 23 апреля, статья 7-35, пять лет ссылки.
Каждые десять дней, отправляясь на отметку в комендатуру, я тешила себя надеждой: а вдруг уже пришел ответ на мое заявление!
Казалось, что зима тянется нескончаемо долго. Я рвалась душою к Гайре, меня томило вынужденное безделье, угнетали мысли о будущем.
«Нам ли ждать чего-нибудь для себя доброго? думала я. — Ведь и через 5 и через 25 лет мы всё так же будем детьми врагов народа».
Должно быть, с тоски вдруг пошли стихи — за зиму собралась целая тетрадь.
После Пихтовки — как отрезало — не написала ни единой строки.
Позднее, полистав тетрадь, увидела, что стихи — слабые, кинула их в огонь. Почти все забылись, кроме двух-трех.
Стихотворение, написанное под впечатлением известия, что арестован и отбывает срок в северных лагерях наш однокурсник (впоследствии мой муж) Владимир Муравьев:
ЦАРЕВНА СОФЬЯ
(Воспоминания о Третьяковке)
Тяжестью страшной — складки парчи,
Кольца манжет — оковами.
Звон колокольный тонет в ночи
За черной решеткой оконною.
В келью всю ночь заглянуть пытается
Мертвое злое лицо,
Всю ночь на стене монастырской качаются
Тени казненных стрельцов.
Заснуть бы! Не слышать голос Петра,
Не видеть боярские лица!
Куда-то в дикий северный край
Сослан Василий Голицын...
Тускло горит пред иконой лампада
В келье — всю жизнь — одной...
Медные звуки взлетают и падают
В душу — на темное дно.
Свободное копирование
