2. Родители.
Моя мама родилась в 1919 году в небольшой деревне на юге Башкирии.
Жили очень бедно. У мамы было шестеро братьев и сестёр. Пятерых из них я хорошо знаю, а одного из них (старшего, по всей видимости), Ванюшу, не застал – он погиб на войне, как и мой дед.
Как на нечто сказочное, детвора смотрела на фарфоровые куколки, стоящие в доме одной образованной женщины, учительницы. Позже, в период «культа личности» (30-е годы) эту женщину увезли, и она пропала.
С нетерпением ожидали наступления весны, после чего детвора переходила на подножный корм, коего богатая башкирская земля давала в изобилии. Вспоминаю саранки, дикий лук, о которых рассказывала мама.
Ещё одним лакомством являлась лиственная смола; её жевал и стар, и млад. Поскольку смола обладает бактерицидным свойством, думаю, что жители Башкирии от заболевания зубов особо не страдали. Добывали лиственную смолу и в промышленных целях. Мама рассказывала, как один башкир, охотясь за смолой, повис на лиственнице; так и висел там несколько месяцев, пока не превратился в мумию.
А в 15 – 16 лет мама (с образованием 4 класса) отправилась на «вольные хлеба». По тем временам, вполне взрослый, самостоятельный человек. Некоторое время пожила в Благовещенске (не на Дальнем Востоке – в Башкирии!), затем оказалась в Магнитогорске, где, в конце концов, и встретилась с моим будущим отцом.
Забегая наперёд, скажу, что из всех братьев и сестёр мамы сегодня в живых осталась лишь одна моя тётя, с которой мы виделись в последний раз в мае 2011 года. На похоронах моей мамы. Я хоронил её в тот же день, в который появился на свет, только 56 лет спустя.
Отец родился в 1912 году в Татарии, на берегу Камы. Село лежало на Московском тракте и было растянуто вдоль дороги на несколько километров. Как я представляю, едва ли не в каждом доме гостя ждали стол и ночлег. И лошадям было что наложить в кормушку. Поскольку отец об этом ничего не рассказывал, думаю, что его дом располагался в отдалении от дороги, и проезжающие у них не останавливались.
Основным занятием крестьян являлось земледелие. Выделялась земля для пашни и заливные луга для косьбы. Поскольку землю распределяли по числу работников, наёмный труд не применяли – сами вполне справлялись.
Земля в тех краях довольно урожайная, и от голода не бедствовали. Более того – ежегодно в небольших глиняных ямах (бочек из нержавеющей стали в то время, понятное дело, не выпускали) заквашивали пшеницу; из полученной браги готовили спирт для собственных нужд.
Вряд ли кто рискнул бы в то время изготавливать водку на продажу – ведь монополией на продажу водки владело государство, с которым ссориться – себе дороже. Да и не пили тогда русские люди, особенно крестьяне, так, как сейчас – времени на это не было.
Осенью, после уборки урожая и обмолота, обжигали кирпичи. С весны завозили глину, приготавливали раствор и раскладывали его по формочкам. Готовые кирпичи всё лето сушились в штабелях. Осенью покупали дрова, и высушенные кирпичи обжигались, после чего их продавали.
Как рассказывал отец, работали не покладая рук. Было у него желание – научиться играть на гармони - да не было у него свободного времени для обучения.
Работала в селе и школа; отец получил законченное образование - 7 классов. В голодные 20-е годы школьников подкармливали «гуманитарной помощью» - американской пшённой кашей с мясом, которая очень выручила (попросту – спасла от голодной смерти) многих крестьянских детей. Видно, и эту местность застиг страшный голод 20-х годов.
После окончания школы, зимой, мой отец обучился на сапожника, благодаря чему он умел и шить, и обувь отремонтировать. Сапоги, как отец рассказывает, были настолько прочны, что носились всю жизнь. Как именно носились? А вот так: вышел из села – закинул сапоги за плечи. Подходишь к городу – надеваешь их на ноги. Так надолго хватит, конечно.
Тем временем, отцу стукнуло 19 лет моей бабушке - 54 года, его отцу - 60 лет, а ВКП (б) взяла курс на коллективизацию сельского хозяйства. Ни о какой агитации по поводу вступления в колхоз отец не вспоминает. Пришла разнарядка на село по количеству раскулаченных. Семья моего отца попала, как говорится, под раздачу. Без всяких на то, как ныне можно с уверенностью заявить, оснований.
Наёмный труд не использовали – это раз. От вступления в колхоз не отказывались – это два. Да и как ты откажешься под дулом револьвера?! Ну, не идиоты же!..
Никакого сопротивления обречённые крестьяне не оказывали. Отец не рассказывал, голосили ли бабы, матерились ли мужики. Наверное, и голосили, и матерились, да что толку?..
Старшие сёстры и брат под раскулачивание не попали, поскольку уже были семейными людьми, жили отдельно и в других местностях.
Грустно взглянули в последний раз на двор и дом, взяли с собой самую малость из еды и одежды – и отправились на железнодорожную станцию. Пешком ли, на телегах ли – не знаю.
Впоследствии мой старший брат пытался было получить какую-то компенсацию от государства за отнятые дом и двор, но я этим не интересовался. Какую компенсацию?! От кого – от нашего государства?! Радуйся, что последние штаны не отняли…
Как рассказывал отец, товарные вагоны были битком забиты людьми. Высадили в чистом поле, в районе будущего Магнитогорска (благо, было лето). В пути (три дня), конечно, ничем не кормили и не поили, на оправку из вагонов не выводили.
На месте поселили в бараках.
В первые месяцы работали как раз в поле. Вокруг на лошади с плетью в руках разъезжал нацмен (представитель национальных меньшинств) и грозно покрикивал:
- Эй, белый рубашка! Плохо работаешь! Зачем встал?
А у того спина больная, долго в наклонку работать не может. Вот ему и доставалось плетью. Не к тёще на блины, однако, приехал. Надсмотрщик записал фамилию этого человека, и его перевели в штрафную бригаду, где работать заставляли больше, а кормили хуже.
Через месяц дед получил зарплату – мешок крупы и мешок муки на семью. Дед воскликнул:
- Вот это ссылка! На воле бы так меня кормили!
Отец сильно приукрашивал: позднее я прочитал, что вольные, которые трудились рядом со ссыльными, с жалостью глядели на ссыльных, поскольку те выглядели измученными тяжёлой работой и истощёнными, как узники концлагерей.
Работал отец и на земляных работах, и на строительстве жилья, и на строительстве металлургического комбината. Он с гордостью вспоминал, что заливал бетоном знаменитую эстакаду, по которой в мартеновские печи подавались вагоны с рудой и шихтой. Крепко в те годы отец подружился с тачкой Стерлинга, о которой позже писали В. Шаламов и Солженицин!
Через несколько лет (к середине 30-х годов) отец был восстановлен в правах. Вскоре отцу представилась возможность записаться на курсы шоферов, которые длились примерно полгода (обучение проходило по вечерам, после работы).
Знания, которые отец получил на этих курсах, он очень ценил, и они ему очень пригодились в жизни; во всяком случае, сталь от меди или алюминия он мог легко отличить. Но и не только этому, конечно, он научился на курсах.
В 1939 году отца, как полностью восстановленного в правах, мобилизовали в армию и направили для прохождения службы в Ленинград. Десятилетия спустя отец вспоминал достопримечательности этого славного города – Эрмитаж, Петропавловскую крепость, крейсер «Аврору»…
А в ноябре «внезапно» началась русско-финская война. По «счастливому стечению обстоятельств», близ границы с Финляндией оказалась сосредоточена огромная армия РККА.
Не ставлю своей целью пересказывать ход русско-финской войны. Отцу (водителю грузовика) больше всего запомнились лютый холод, огромное количество раненых, умерших от обморожения, и знаменитые финские снайперы-"кукушки". Он вспоминал, как танкисты долгими ночами стояли у танков, греясь у моторов, и ту же замерзали.
А летом отец отправился освобождать Бессарабию, да заболел тяжёлой болезнью, после чего был комиссован под чистую. Великая Отечественная война проходила без его участия.
… Как относился отец к власти, которая, можно сказать, сломала ему жизнь?
Я сказал бы, с философским спокойствием. Города и металлургические комбинаты надо было строить? Надо. Кто будет строить, если негров в России нет? Ясно, кто – русский крестьянин. Работать ему при любой власти пришлось бы, а советская власть за работу, худо-бедно, платила. Жил не лучше, но и не хуже других, получил среднее образование, специальности шофёра и тракториста.
Никаких обид на Советскую власть отец не испытывал, а Сталина уважал поболее, чем его последователя Н. С. Хрущёва. Думаю, что такое же философское отношение к власти родители передали и нам, детям.
Много позже, уже в 80-е годы, на воротах дома моего отца появилась красная звёздочка - знак участника Великой Отечественной войны.
