9. 22 июня 1941 года
Тёплое тихое воскресное утро. Дома небольшая суматоха: сегодня мы всей семьёй идём в театр на дневной спектакль Горьковской оперы. Это, конечно, событие небывалое. Опера в Иванове! Не помню, чтобы родители были особыми театралами, а мы с Лёней интересовались музыкой. Но, видимо, решили, что пора. Мама хлопочет, надо всех одеть в выходные костюмы и успеть вывести на улицу прежде, чем потребуется их снова чистить и гладить.
До драмтеатра минут 20 хода. Новое уникальное здание построено совсем недавно на высоком берегу у реки. Говорят, раньше на этом месте стоял главный ивановский собор. Он был красивым, величественным и надоедливо напоминал народу о чём не надо. Его взорвали. Естественно было на территории хранилища опиума воздвигнуть для народа нечто конкурентоспособное. Театр строили много лет. Оказалось, что здесь стекают в реку подземные ручьи. Уже готовое здание пришлось достраивать, охватывать дополнительными ярусами, переходами и балконами. Получился театр, какого не знали столицы. Снаружи, на большой высоте, можно было путешествовать по таинственным галереям, скрываться от ветра и нежелательных прохожих.
И всё-таки каждый год трещины разрывали стены, их части незаметно разъезжались в стороны. Архитекторы объясняли это коварством плывунов. Некоторые старые жители города шепотом сомневались в научном характере причин: «Собор-то стоял!»
Большущий зал заполнила публика. Настоящий оркестр загремел увертюрой к «Ивану Сусанину».
Я честно пытался изобразить из себя оперного слушателя (или зрителя – ещё не знал точно). Помню только, что и много позже удивлялся, когда мой товарищ, который был старше на четыре года, иногда вдруг приникал к нашему репродуктору, слушая какую-то арию. Только году в 47-ом, уже учащимся техникума, премированный экскурсией в Москву, я случайно попал на «Травиату» с Лемешевым и Масленниковой и на балет молодой Плисецкой. Вот тогда чудо музыки и танца таинственным образом проникли в меня и уже навсегда заполнили, видимо, специально созданные, но пустовавшие до этого отделы организма.
Спектакль закончился часа в четыре. Народ, не спеша, расходился. Довольные мамы пытались разобраться в детях, которые, наконец, освободились от трудных обязанностей и неудержимо перепутывались, разбегаясь в разные стороны.
Мы шли в постепенно редеющем потоке театральной публики. Город жил обычной жизнью, только почему-то посредине площади Революции стоял милиционер, регулируя движение редкого транспорта, и на боку его висела сумка ... явно с противогазом. Не сдержав любопытства, мы подошли и спросили его об этом. Он спокойно ответил: «Вы не слышали? Германия начала против нас войну».
Не помню, чтобы это известие вызвало какой-то переполох. Спокойно шли домой. Слово «война» давно уже звучало по радио. Мне казалось, что произошло что-то интересное. Теперь-то наша славная Красная Армия доберётся до этих фашистов. Ещё в годы войны в Испании Лёня с папой горячо спорили о правильной тактике. Лёня с увлечением переставлял флажки на вырезанной из газеты карте, отмечая победы республиканцев. Война с «белофиннами», по газетам, тоже состояла из одних побед, и в городе не было слышно о погибших или раненных. Вот опубликованное в октябре 40-го стихотворение Лёни (моего старшего брата, погиб в 19 лет в бою под Брянском в сентябре 1943):
О друге
Был обычнейший день, как бывает зимой,
Неприятный морозящий ветер...
Я случайно в тот день, возвращаясь домой,
По дороге товарища встретил.
Он бежал, доставая письмо на ходу,
Протянул, из бумажника, вынув:
- Ну, поздравь, Леонид, добровольцем иду,
Понимаешь ли – бить белофиннов!
Он был весел, и счастьем блестели глаза,
Снег на щёки садился и таял...
Мы дошли до угла и вернулись назад,
Оживлённо смеясь и болтая.
Я немного завидовал, честно сказать, -
Гром орудий, атак ураганы...
Но мне надо ещё на учёбу нажать,
Да потом... говорят ещё рано.
А недавно я снова увидел его:
Тот же взгляд – и весёлый и зоркий,
Только скромный лишь орден горит боевой
На защитной простой гимнастёрке.
И опять, как в тот раз, мы бродили вдвоём,
Вспоминал он о вражеских минах,
О суровых боях, об отряде своём,
О попавших к ним в плен белофиннах...
Я немного завидовал, прямо сказать, -
Шутка ль – орден носить на груди!
Но в стране моей каждому можно дерзать...
Что же – время ещё впереди.
Мы вернулись из театра домой, был обычный вечер. Я не помню какой-либо тревоги или грозных предчувствий. Хотя уже узнали от соседей о выступлении Молотова. А ведь это было последнее воскресенье и последний вечер, когда вся наша семья была «в сборе».
Никогда уже после я не шёл по улице рядом с мамой, папой и Лёней.
Никогда уже после мы не чувствовали себя «как все», как законные граждане своей страны, как обыкновенные люди, подобно всем окружающим.
* * *
Дополнение 4 августа 2015 года
Размышления о войне никогда меня не оставляли.
В последние годы всё более часто вижу на свободных страницах Интернета новые факты и цифры из всяких секретных и сов. секретных архивов и папок того времени.
И внезапно словно молния пронзила мысль:
война с Германией могла бы и вовсе не начаться 22 июня 1941года, если бы Гитлер не осознал, что армия СССР непостижимо ослабела, оставшись практически без командования.
Вот данные, которые теперь появились в печати, а тогда безусловно разведка доносила Гитлеру.
В целом по высшему составу армия СССР к 1938 году потеряла 65 % командиров. Они были брошены в тюрьмы НКВД, а большая часть – расстреляна.
Командармы 1-го и 2-го ранга – 133% (ненормально выские проценты означают, что и вновь назначаемые люди вскоре отправлялись туда же).
Флагманы флота 1-го и 2-го ранга – 125%.
Комкоры – 116%.
Комдивы – 76%.
Комбриги – 56%.
Многие из военачальников были расстреляны в день осуждения.
В результате в армии многими дивизиями распоряжались командиры в чине капитана.
Соответственно в войсках начался кавардак: тяжелое вооружение разбирали, собирали, увозили вглубь страны или сосредоточивали в опасной близости к границе. Нередко солдаты оставались без винтовок. Самолеты без запчастей или горючего на близких аэродромах.
Уничтожение комндного состава армии случилось в 1937-38 годах. Тогда Гитлер и Сталин укрепили сотрудничество и даже дружбу.
Гитлеру перед 41-м было время осознать, что Сталин вдруг непостижимо подставился.
Гитлер вдруг понял, что возможна молниеносная война, и к зиме с СССР можно покончить.
Против такого соблазна Гитлер не мог устоять, и он бросился на СССР.
А ВОЙНЫ МОГЛО И НЕ БЫТЬ. ЕСЛИ БЫ НЕ ЯВНОЕ ПРИГЛАШЕНИЕ (ПРЕСТУПЛЕНИЕ) ВОЖДЯ.
