28.06.1941 Могилев, Беларусь, Беларусь
Все кругом было полно слухами о диверсантах, парашютистах, останавливавших машины под предлогом контроля. А контролировали на дорогах тогда все, кому не лень. Это действительно было так. Шофер нервно спросил меня, есть ли у меня оружие.
Пока мы ехали, стало уже совсем темно. Я вынул наган и положил на колени. Когда по дороге проверяли документы или просто спрашивали, кто едет, остановив машину, я левой рукой показывал документы, а в правой держал наган. Потом в те дни у меня это вошло в привычку. Сейчас это уже кажется смешным, но тогда было не лишено смысла.
Мы приехали в типографию ночью. Там же, в типографии, помещалась редакция фронтовой газеты на немецком языке. Из нашей редакции мы застали там машинистку и выпускающего, больше никого не было. Я сел готовить материал и к ночи, отдиктовав все, что мог, сдал в набор.
Никто ничего не ел и как-то даже не хотелось. Часа в два ночи я лег спать на полу, положив под голову шинель. Меня разбудил дневальный:
— Товарищ батальонный комиссар, к телефону.
Еще толком не проснувшись, я подошел к телефону. По телефону спросили:
— Товарищ Симонов?
— Да.
— Это говорит Курганов. Сейчас я приеду к вам.
Мне было совершенно все равно — приедет ко мне кто-нибудь или не приедет, только бы поскорее снова уснуть. Не вдаваясь в расспросы, я сказал звонившему человеку, чтобы он приезжал, и снова лег спать. Проснулся я оттого, что меня тряс за плечо Оскар Эстеркин, в газете подписывавшийся Кургановым, которого я давно и хорошо знал, но мне просто не пришло в голову, когда он говорил по телефону, что это тот самый Курганов. Точно так же, как и ему, когда он дозвонился до типографии «Красноармейской правды», не пришло в голову, что батальонный комиссар Симонов, который спит и которого он велел разбудить, — это именно я.
Оскар был точно такой же, каким я привык его видеть в Москве, в редакции «Правды», у Кружкова, или в театрах, на премьерах. Казалось, что он все еще пишет свои театральные рецензии. На нем была кепка, измятый полосатый штатский пиджачок с орденом «Знак Почета» за полярные экспедиции, измятые брюки и стоптанные полуботинки.
Как выяснилось, именно в таком вот виде он попал 24 июня ночью в горящий Минск, а потом шел оттуда до Могилева — без малого двести километров — пешком и видел все творившееся на дорогах. Видел еще больше, чем я. Его приютили у себя секретари ЦК Белоруссии, которые приехали сюда и жили в каком-то доме под Могилевом. Оттуда он дозвонился сюда, обрадовавшись, что нашел хоть какую-нибудь газету. Мы проговорили два часа и заснули под утро.
11 «Все кругом было полно слухами о диверсантах, парашютистах, останавливавших машины под предлогом контроля»
Опасения, которые я испытывал, возвращаясь из штаба фронта в Могилев, не были такими уж неосновательными, а готовность в случае чего стрелять первым в той обстановке, пожалуй, была благоразумной.
Я упомянул в записках только об одном случае нелепой гибели товарища из нашей редакции. Но сейчас, разбираясь в документах того времени, наткнулся на множество случаев таких нелепых смертей в самых неожиданных обстоятельствах. Приведу несколько выдержек из этих документов:
«Неизвестный командир остановил автомашину с командным составом штаба, заявив им, что они шпионы, и пытаясь расстрелять…»
«Младшим политкомандиром 141-го стрелкового полка из зенитного пулемета была расстреляна группа работников Управления государственной безопасности в количестве шести человек».
«В ночь на 25-е начальник 3-го отделения отдела продснабжения штаба фронта, интендант 2-го ранга Тимофеев В. В. в городе Минске встретил патруль, который вел задержанного слушателя Академии имени Жуковского военинженера 1-го ранга. Фамилия не установлена, т. к. все документы уничтожены, которого заподозрил в шпионаже и приказал расстрелять, что и было сделано». Преступник арестован и предан суду.
«26 июня 1941 г. в 23 ч. 15 м. по дороге в Борисов на автомашину, следовавшую с мобилизационными документами Слуцкого и Старо-Дорожского райвоенкоматов, напала диверсионная банда. Имеются убитые… Прошу вашего распоряжения о командировании отряда для ликвидации банды… В ту же ночь в деревне южнее Старых Дорог обстрелян из пулемета воинский обоз».
В датированном 13 июля, очень спокойном и трезвом по тону документе, составленном начальником разведотдела штаба 21-й армии и озаглавленном «Краткие сведения по тактике германской армии. Из опыта войны», дается первая попытка обобщения складывавшегося опыта:
«Отдельные диверсионно-десантные группы одеваются в красноармейскую форму, форму командиров Красной Армии и НКВД… проникая в район расположения наших частей. Они имеют задачу создавать панику и вести разведку».
Сказанное в этом документе подтверждается немецкими данными о действиях подразделений особого полка «Бранденбург»; в частности, мост у Даугавпилса был захвачен диверсантами из этого полка, переодетыми в красноармейскую форму.
А в общем, оглядываясь на те дни, надо прийти к выводу, что было и то и другое. В одних случаях действовали немецкие диверсанты, а в других — в обстановке тяжелого отступления и широко распространившихся слухов об обилии немецких диверсантов — свои задерживали и даже расстреливали своих. В тяжелой неразберихе разные люди вели себя по-разному.
В том же самом политдонесении, где сообщается о расстреле прямо на улице Минска военного инженера 1-го ранга работником отдела продснабжения, рассказывается и о том, как заместитель начальника воинского склада № 846 батальонный комиссар Фаустов, добиравшийся после объявления войны с курорта в горящий Минск, увидев, что его склад покинут, организовал вокруг себя командиров-отпускников и отставших от разных частей красноармейцев, вооружил их брошенным оружием и с боями вывел из окружения отряд общим числом ни много ни мало — в 2757 человек.
21.10.2022 в 22:16
|