authors

1427
 

events

194041
Registration Forgot your password?
Memuarist » Members » Leonid_Shkolny » Кормильцы

Кормильцы

26.11.2009
Умань, Черкасская, Украина

Кормильцы

 

Когда, порой, приходится слышать горделиво-жалостные заявления имярек-хранительницы домашнего очага – Мой-то есть вчерашний борщ в жизнь не будет, или горделиво-хвастливое имярек-хозяина – Моя вчерашнего на стол не поставит, уважает хозяина-то, приходит на память грубоватое украинское выражение: бо гiмна в дитинствi нэ iли. У русских – несколько интеллигентнее: кишка кишке не бьёт по башке.

Оно конечно, если мужик готов лакомиться пирожками вместе с жениным хахелем, лишь бы пирожки были с жару, да вкусненькие, кому смешно, а кому и жаль мужика – человек хороший. Это я о чём? А-а-а-а. Так ведь всё хорошо, когда в меру. С бодуна порой тоже. Бр-р-р-р. Лица нет, одна рожа. Но, я о другом.

Полевая работа геолога – хлеб тяжёлый. Это с языков конторской братии – грибов-ягод понабирают, в банях напарятся и сидят по палаткам тушёнку со сгущенкой наворачивают под водочку. Не жизнь – малина. Рук-ног его они не чувствуют, после двух-трёх хороших перевалов, да с работой , да когда резинка в трусах не просыхала от холодного нудного дождя, да какая-то зараза камней в рюкзак наклала.

И вот представь себе, читатель как сквозь пронизанную дождём темноту в глаза тебе ударил родной и приветливый огонёк костра. Тебя ждут. Ты догрёб.

Умылся, переоделся в сухое, а повариха, добродушно ворча за опоздание, подала тебе сперва кружку крепкого чая, а потом миску наваристого борща. И снова жизнь в ёлку, и ты уже не клянёшь весь мир, и вроде нога вывихнутая ныть перестала. И наворачиваешь ты борщ консервированный украинский, а голубцы болгарские. И всё-то тебе в кайф. Провалишься в спальник без сновидений до утра. Только бы дождь перестал, лето не гармошка – его не растянешь. Такая вот ориентация – Север. Лолита знает.

С поварихой хорошо, а вот без поварихи – плохо. А начальничку каково вертеться вокруг спущенного ему фонда зарплаты? Тяни его не тяни, не резиновый. Да и зарплаты-то размером с фиговый листок. Куда не потяни его, фонд-то, все одно срам где-то вылезет. Хочешь повариху, ходи без рабочего, нарушай технику безопасности. Стрёмно? – сократи промывальщика, или завхоза. Короче, вертится бедный начальник, что вошь на гребешке, пробует исхитриться. Решает – варить сами будем. Проголосовали. Единогласно, при одном воздержавшемся. Кто первый из маршрута пришёл, тот и варит. Вроде бы всё ясно и просто. Супчик из концентратов, макарончики с тушоночкой или кашу на 10-15 человек – дело, вроде, и не сложное, не суп же ж из акульих плавников, да лобстеры под соусом. Намешал в ведре, костерок раскочегарил да и знай помешивай. Так-то оно так, да не так. Ножки-то и у тебя гудят. Маршрут закончить надо – образцы, пробы обработать, карту дорисовать. А дождик сыплет, а дровец насобирать, а там уж и на стол мечи. Появляются пробл-е-е-е-мы. Уж и сумерки накатывают, а костерка на стоянке всё нет. Ага, вот загорелся. Начальник появился-не заблудился. А на склончиках неподалёку готовятся к приёму пищи во внутрь, пакуя в рюкзаки и полевые сумки материалы, соратники-маршрутники. Можно выходить на стоянку. Не всегда и не везде так. И люди разные, и начальники. Решили, к примеру, по очереди кашеварить. Вроде разумно и справедливо. А проблем не убавилось. У одних клейстер из макаронов, у других гречка пригорела. А голодный, да уставший, не всегда на язык сдержан. Опять чеши репу начальник. Вечный он козёл отпущения, начальничек полевой партии. Лошадь ли сдохла, дожди ли вторую неделю, рация ли накрылась, студентка на четвёртом месяце или каша сгорела. Крутись, родной, выковыривай единичку из своих дистрофичных фондов, стелись мягким ковриком в ножки суровому ОТиЗу.

Одно дело, когда едоков 10-15, а если 50 и больше? Да с буровыми, да с горными работами, да с командой элитарных геофизиков. Не накорми такую гопу раз-другой-третий. И пасть порвут, и моргалы вынимут. Так что ищи, начальничек надёгу-повара, если хочешь дожить до конца полевых работ в целости и сохранности.

Петя.

Партия готовилась большая, с тяжёлыми работами. Расстояние объекта от базы экспедиции предельно далёкое, т.е. связь с базой – только авиатранспортом. Продуктами питания партию обеспечивали с полуторагодичным запасом. Как всегда, проблема возникла с мясными продуктами. На мясных консервах не продержишься. Дорого, да и количество ограничено. Взяли лицензии на отстрел лося. Но тут вторая проблема – строжайший запрет на употребление в пищу мяса диких животных. «Проснулся» трихинеллёз – болезнь диких животных. Именно употребление в пищу мяса белого медведя стало причиной гибели нескольких полярных экспедиций в конце 19-го – начале 20-го веков. В 70-х же прошлого теперь, от этой болезни погибла геологическая партия, а отдельные случаи заболевания были известны по всему заполярью и приполярным районам. Отсюда строгости. А за здоровье и жизнь людей отвечает один человек – начальник партии. Только ведь, тяжёлый труд требует хорошего питания, и одной кашкой да макарончиками здесь не обойтись. Мясо в рационе должно быть, и в достатке. Такая вот проблема.

Кадровик прислал Петра, хорошо понимая проблему, и, вероятно, предвидя предмет нашего разговора. Передо мной сидел невысокий худой человек лет за сорок. Изможденное лицо, худые, увитые венами руки, и какой-то покорный взгляд отражали явно не сладкое прошлое и порождали вопросы и сомнения. 20 лет зоны не требовали особых пояснений. Не курицу украл. Ковырять эту тему не стоило. Кое-какой опыт подобного общения у меня был. Доводилось ли кашеварить? Долго кашеварил на зоне. Наверное, дело там надо было знать, не место валять Ваньку. Думаю, там не в угол за это ставили. Оказалось, что и трихинеллёз Петру был не в диковинку. Было дело и у них, там, за проволокой. Смотрел я на Петра, боясь принять решение, а на меня смотрели застывшие, словно у мертвеца, глаза живого человека. И не было в тех глазах ни искорки надежды, только пустота и безысходность. Затянулось молчание. И вдруг, словно встрепенувшись, Пётр глухо произнёс: «Возьми, начальник, не пожалеешь, а я не подведу тебя». И больше ни полслова. Когда же я сказал, что беру его, лицо Петра поразительно изменилось. В глазах затеплилась искорка, словно у смертника в надежде на осечку. Всё так и вышло.

Пётр не подвёл меня. Разделочный стол на кухне у него не боялся никакой санитарной комиссии. И сохатина, и медвежатина проходили такую термическую обработку, что мы не боялись потчевать и высокое руководство, не скупящееся на посещения и ценные указания. А Петра словно подменили. Никто не видел его ни мрачным, ни раздражённым. Бывали случаи, когда из-за аварии на буровой далеко за полночь возвращалась буровая смена, или разулся вездеход с геофизиками. Всегда их ожидал горячий ужин. И люди платили Петру добром. У него никогда не было проблем с дровами, а женщины часто составляли ему компанию на предмет пирожков или пельменей. И хлеб он пёк отличный. Так что жил я за его худой спиной забыв о страхе, и был благодарен ему безмерно за свой покой. 80 едоков, да каких едоков! Нет, мужики. Такая удача с поваром дорогого стоит. А поздно вечером я заходил к нему на кухню и мы пили чай. Я рассказывал ему о делах наших, а Петя внимательно слушал, молча радуясь со мной нашим удачам и наоборот. Я видел это по его глазам. И я не хотел уходить, мне страшно было оставлять его одного. Человека, у которого не было на белом свете никого, кроме меня, знавшего его тайну. А жить ему оставалось, может год, может меньше. Я никогда не говорил с ним о здоровье. А он, понимая, что я знаю о нём всё, был благодарен мне за это.

Петя поварил до самого закрытия работ. Я мотался в заботах по ликвидации и узнал о его смерти лишь вернувшись в посёлок. На похоронах был один завхоз. Вдвоём помянули. А мне ещё долго было не по себе, будто виноват я, и в долгу перед маленьким человеком с постоянно грустными глазами.

Миледи.

Когда отзвенел весенний паводок, а солнышко вылизало горные склоны, оставив лишь снежники в глубоких лощинах, считай включился счётчик короткого северного полевого сезона. Крутится волчком кадровик, комплектуя полевые партии рабочими, а суматошные начальники тянут из зимних «квартир» всё, что попадётся. Грубо, конечно, но иначе не скажешь. Весна торопит. И тут уж перебирать не приходится. Бери, как говорится, что дают.

Партия готовилась к первым маршрутам. Лошади были уже на базе. Каюр подгонял упряж. Лагерь радовал глаз, украсив лиственничное редколесье высокой поймы строгими скатами коньковых каркасных палаток вдоль берега мирно журчащей таёжной речушки. Начальник мудрил над картой, марая её чистоту сетью грядущих маршрутов. Тёплую весеннюю благодать нарушил далёкий гуд, ласкающий слух всякого таёжника. Вертушка. Пара-тройка рабочих, кое-что из продуктишек, спецодежды кой-какой, и можно начинать. Разгрузились в момент, не останавливая махалок, напылили взлетая, раскачав лапы вековых лиственниц, и…. тишина. Оглушенные, на речной косе приходили в себя трое прибывших. Студент-практикант, маршрутный рабочий и… дюймовочка. Знакомясь, она решительно доложила – Направлена в вашу партию поваром.

Перед начальником стояло тоненькое создание метр с шапкой росточку, готовое к трудовым подвигам и невзгодам. Она приподняла авоську, из которой пугали размером болотные сапоги: « Спецодежду выдали, а сапог меньших не было». Затянувшееся удивление начальник прервал задумчивым – вон ваша палатка, располагайтесь. На уступе терраски ехидными улыбками начальника встречал коллектив. Перенеся груз, разошлись по палаткам, а каюр Анатолий, закурив на пеньке горестно вздохнул – Э-э-эх, не знаю, кому как, а мне геморрой до конца сезона обеспечен. Он знал, что говорил – энтот, вологодский-то.

На базе, как всегда, была кухня-столовая с печкой-полубочкой из под соляры, стол на весь коллектив. Всё привычно, всё по уму. Дрова – вокруг, валежник, сухостой. А уж листвянки вокруг базы – пили знай, не ленись. Другое дело в маршрутах.

Работа с лошадьми требовала чёткой организации. Нынешним-то, знакомым с лошадью разве что по картинкам, такую работу и вообще представить трудно. Раненько встать, покормиться плотно, лагерь свернуть. К этому времени каюр уж лошадок собрал, вьючными сёдлами их обиходил. Под его контролем завьючились и разбежались по маршрутам до вечера, т.е. до следующей стоянки. А там тебя встретят и родные палатки и приветливый костерок, и закусанная комарами повариха с уполовником наперевес. И случится это только благодаря труду спарка каюр-повариха. А это нелёгкий труд. 20-30 километров в горно-таёжной местности через густолесье, горельняки, кочкарники вам по пояс, болота, да пару хороших перевалов, со связкой из пяти-семи тяжело гружёных лошадей – работка не для слабонервных. А комар, ребятки, на потную физию, ордами да без перекура на обед. А божьей росы на голову вёдрами, да раза три-четыре за день. Бр-р-р-р. И не блудани, не дай Бог. Нету тогда ни ночлега, ни поварихи с уполовником, а зонтики в спецуре не предусмотрены. Вот тогда уж сливай воду.

Пробрало? Это я для завязки. Почувствовать остроту момента. Вечером после ужина обговаривали завтрашний выход в первый заход. Все были готовы, лошади здоровы, проблем вроде не было. Поднялась повариха и потребовала у начальника карту, компас и ружьё. Иначе, дескать, она выходить в тайгу не согласна. Каюр, на ком, кроме лошадей и имущества, лежала ответственность и за сохранность поварихи, громко всхрипнул – Меня через тайгу вести, да от медведей боронить нас с конями-то. Дай её дудоргу, начальник. Коллектив ликовал. А шутник-геолог, спрятав глаза за диоптрами, строго обратился к поварихе: « Миледи, наш заботливый начальник выделил Вам личного оруженосца и телохранителя из рода Романовых. Цените его заботу, а мы спокойны за вашу жизнь и наши назойливые желудки». Каюрил Анатолий Романов, а поварила с тех пор Миледи.

Поутру, накормив маршрутчиков, Миледи ушла готовиться к предстоящему променаду. Начальник помогал Романову вьючить не привыкших ещё к сёдлам лошадей, геологи разошлись по маршрутам. Когда всё было готово, лошади увязаны в связку, а Романов забросил на плечо карабин, пред очи их явилась Миледи.

Перед ними стояли болотные сапоги, накрытые накомарником с опущенной вуалью, а выглядывающая из-под вуали рука сжимала узелок с какими-то пожитками.

Вечером всё было в норме. Романов – каюр от Бога, проверенный таёжник, не промазал со стоянкой. Поужинав, разошлись по палаткам уставшие геологи. Миледи убрала посуду и удалилась. Ей вставать первой, с рассветом. Романов разжёг дымари. Благодарные лошади, погрузив морды в облака дыма, дремали вокруг костра. Попыхивая цигаркой, разомлев у огня изливал начальнику душу каюр из рода Романовых. – Девка-то она, вроде, ничего, окал он по-вологодски, да уж больно настырна. Сапоги, говорю, опусти, под мышками натрёшь. Она мне – не хамите, дядя Толя, не то начальнику пожалуюсь. Лучше компас дайте, а то заблудимся из-за вас. Говорю, ухватись последней кобыле за хвост, вот и не заблудишься, да смотри сапоги казённые не сгуби, вычтут. Или обиделась, или чего? Только, малость погодя, оборачиваюсь – нету. Стою,жду. Нету. Я орать. Тишина. Мать моя – женщина, шандарахнул из карабина. Слышу где-то пищит. Лошадей бросил, нашёл с полкилометра в стороне. Сидит,плачет,ногу до крови стёрла. Пришлось на привьюк кинуть Миледю нашу.

Сезон мы отработали нормально, уложились до снега. Так что, когда занепогодило, камералили в палатках, при печках и баньке. Простили начальнику работу без отдыха и перекуров. Сезон – не гармошка. Поднатужились, зато не морозили седалища по осени. Простая философия. А к Миледи мы привыкли. Одно раздражало Романова: «Скажи ты ей, начальник, чтоб не шастала по базе в одних колготках, мужики ж кругом. Срамота». Невдомёк ему было, что у каждой женщины – свой подиум, а уж у Миледи и подавно.

Мальвина.

На этот сезон работы предстояли тяжёлые. Бурение, горные работы, большой объём опробования. Условия проведения работ, с одной стороны, благоприятствовали – рядом был прииск с развитой инфраструктурой. Упрощалось снабжение продуктами, взрывчаткой, горючкой для техники. С другой же, учитывая контингент, наличие магазина в каких-то пяти километрах, задолго до Горбачёва и его борьбы с алкоголиками, угрожало подрывом трудовой дисциплины и, следовательно, срывом работ. Было от чего болеть начальницкой головушке. А питать такую команду? А не ходи, дружок, в начальники, стань сперва менеджером.

Когда кадровик спросил начальника, возьмёт ли он поварихой Мальвину, а тот спросил, кто это, удивлению первого не было предела. Не знать Мальвину? Её знали везде. На всех приисках, во всех стационарных геологоразведочных партиях и в торговых организациях района была известна эта бой-женщина. Кадровик рекомендовал настойчиво, мотивируя тем, что Мальвина может всё. В посёлке геологоразведчиков Иннах она работала, к примеру, на трёх должностях, являясь самым высокооплачиваемым работником. Совмещать должности ассенизатора, дизелиста и повара мог только гигант мысли, образованности и физических возможностей. Ничего подобного наш начальник ещё не встречал, был слегка шокирован и напуган, но делать было нечего – другого варианта не было. Мальвину приняли поваром.

Пока она двигалась по коридорам в поисках своего начальника, слух о чудо-поварихе достиг ушей коллектива экспедиции и даже обогнал её. Так что, когда Валентина, так звали нашу героиню, протиснулась в дверь, начальник партии к инструктажу был готов. Заполнив собой пространство кабинета, она предстала пред ним всей своей массой, внимательно наблюдая произведенное впечатление, как бы и не замечая затерявшихся по углам сотрудников. Эффект был ошеломляющий. Довольная физиономия Валентины ярко отражала удивлённо- восторженное состояние будущего начальника. Расстегнув шубу перед ним явилась колоссальная женская грудь, увенчанная небольшим круглым лицом с глазами-буравчиками, и водружённая на две короткие массивные колонны, сами понимаете, – ноги, в валенках с разрезанными наполовину голяшками. В дополнение, кабинет погрузился в жестокую ауру из смеси одеколона и здорового человеческого пота. У вас бы не пошла голова кругом? Сотрудники же вообще куда-то растворились. На макияже не задержусь, скажу лишь, что кустодиевская купчиха, в сравнении, просто колобок, до того, как попасть в печку.

На базу партии, от приискового аэродрома, Валентина с вновь принятым завхозо и массивным фибровым чемоданом, добирались пешком. В аккурат перед их отлётом прошёл сильный снегопад, и снежку подсыпало им, низкорослым бедолагам, как раз по пояс, а тропинку протоптать не успели. Как добирались они, уже потом, рассказал мне завхоз, приняв на грудь грамм 150, для успокоения. Мужик, отвоевавший войну в пехотном штрафбате, надевавший семерых на штык в своих нетрезвых воспоминаниях, искажался в лице и пренебрегал печатным слогом в описании этого перехода.

Дабы объяснить его душевное состояние, поведаю лишь одну из легенд, сопровождавших Мальвину в её жизненных маршрутах.

Путешествуя как-то поездом, засветила она свои сбережения, храня их надёжно за пазухой. Двое лихих ребятишек, зелёных еще, да ранних, падких на халяву, прищучили Мальвину в вагонном тамбуре, и угрожая ножичком, предложили ей добровольно лишиться нажитого трудами тяжкими. Валентина, изобразив лицом страшный испуг, согласилась, и стала, вроде как, стараться извлечь заначку. Дело это, при её-то богатырских формах, оказалось хлопотным. Процесс поисков заинтриговал обескураженных увиденным налётчиков. Изумлённые, они уже готовились принять добычу, потеряв бдительность и даже убрав свой ножичек. Забыли они о мудрой народной рекомендации – не совать нос куда не следует, за что и поплатились жестоко. Изловчившись, Мальвина обхватила обоих парнишек за шеи и прижала могучими руками к своей тосковавшей по материнству груди. А дальше было достаточное по времени удержание. Так,что вызванным милиционерам пришлось приводить в чувство полузадохнувшихся налётчиков.

Это я, чтоб вам было понятно напряжение коллектива в течение плевых работ. Энергии Мальвине было не занимать и успевала она везде и во всём. С питанием всё было в полном порядке. Проблема всплыла потом. Как оказалось, главной целью её устремлений был спутник жизни. Работящий, зарабатывающий и, главное, подвластный. Таковой довольно быстро отыскался на прииске. Задача была – окрутить его морально и юридически. А сложный организационно коллектив постоянно хотел есть. Мальвина была докой в хитросплетениях производственных отношений, и давно усекла, что главное – найти подход к начальству. И она старалась. Установить определённый график питания оказалось делом сложным. Постоянно кто-то опаздывал к ужину и он растягивался до полуночи, или вообще исчезали кастрюли с загодя приготовленной пищей. Чтобы покончить с этим бардачком, начальник распорядился закрывать столовую на замок после девяти часов вечера. Он понимал проблемы поварихи и боялся оказаться вообще без таковой. А разгневанная, с большим трудом контролируемая трудяшаяся братия на репрессии ответила контрударом.

Успокоившаяся Мальвина, поёживаясь от утренней прохлады, вся в благостных мыслях о намеченном обручении, открывала надёжный амбарный замок, охранявший от разграбления с вечера наготовленный завтрак на полсотни готовых к тяжёлому труду мужиков. Дальнейшее тяжело описуемо.

Начальник, разметавшись в просторном спальнике досматривал прекрасный сон – ему привезли новую бортовую для трактора. Довольная улыбка блуждала его, вечно искажённым заботами, лицом. Оно, веротно, было прекрасным в этот миг – ведь месторождение обещало быть. Неожиданный треск пошатнувшейся палатки будто вытряхнул его из спальника и из сна одновременно. Перед ним, растрёпанная, с вытаращенными от страха глазами, в распахнутом настежь халате дрожала всем телом Мальвина. Она только открывала рот, не в силах что-то произнести, и только дрожащая десница указывала направление несчастья. Затем, в полунадетых штанах, он нёсся мимо сонных ещё палаток, наперегонки с Мальвиной в направлении кухни.

Картина была вполне. Посреди кухни, низко опустив голову, мирно спал Серый – мерин, приданный партии для мелких транспортных потреб. Вокруг валялись пустые кухонные баки, объём которых соответствовал размеру меринового брюха, и более того. Факты указывали на чрезмерное переедание. Мальвину пришлось оживлять корвалолом, а возбуждённый коллектив под дикий хохот обошёлся сухим пайком. А дальше было всё хуже и хуже. Мальвине не прощали её сварливый характер и постоянную потребность в преференциях, а та не мирилась с отсутствием должного, по её мнению, почитания и поощрения. Ко всему, без предупреждения и не оставив координат, по английски, исчез с прииска предмет её надежд и женских мечтаний. В коллективе бродили слухи, что он не первый исчезант. Себе дороже. Увольнение Мальвины заняло пару часов. Ожесточившись лицом и в выражениях, она вся была уже в погоне. Мужики хихикали – фиг догонит.А Мальвина, забыв попрощаться и сдать завхозу подотчёт, уже пылила где-то по дороге на аэродром, т.с. по свежемуследу.

Вечером бывалый завхоз, чуть не плача от досады, и матерно ругая себя за промашку, показал начальнику ополовиненный верблюжий спальник. Нижняя, более ценная его часть, исчезла вместе с Мальвиной. Добытчица знала цену верблюжъей шерсти.

Поздно вечером, уединившись в спальничке и погасив свет, начальник блаженно вытянулся и растёкся мыслями по привычному древу: старатели обещали блок к вездеходному движку; откуда платина в 1-м Весеннем?; сказать – дров к бане завтра подвезти; опять начальство быть обещает – не забыть щиты пожарные укомплектовать; как там бабки с девчонками управляются? И, уже проваливаясь в молодой крепкий сон, вспомнил – спасибо штрафникам, завхоз, пока суд да дело, покашеварит. Не у Проньки ж за столом.

18.09.2022 в 18:37

Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Idea by Nick Gripishin (rus)
Legal information
Terms of Advertising
We are in socials: