Обретённое лето - 20

Обретенное лето. 22-е и 23-е августа

 МЕГРЕ И ДОЖДЬ

 Здесь нам впервые приходится отступить от намеченного плана. На Святухе, этом забытом Богом и людьми заливе, выпали подряд два дня, события которых настолько смазались в памяти, что сколько мы потом не пытались разложить их по полочкам, ничего из этого не получилось, потому что каждому одно и то же вспоминалось по-разному. Да и сами дни по своей тональности оказались похожи друг на друга , как все те капли дождя, которые обрушились на наши головы. Поэтому оба дня будут описаны в одной главе.

 Дождь начался ночью. Он подкрался исподтишка и сначала был робок, но вскоре почувствовал себя полновластным хозяином залива и далее бушевал уже без всяких правил приличия. Наталья и в эту ночь спала на улице, поэтому раньше всех почувствовала на себе его пагубное влияние. Среди ночи ей пришлось перебираться в палатку к подругам.

 То обстоятельство, что мы остановились на этом полуостровке всего на одну ночь и не предъявили серьезных требований к разбивке лагеря, вскоре начало сказываться и ударило в первую очередь по лагерной администрации. Утром командор с недоумением и ужасом обнаружил, что дно палатки заметно намокло с его стороны. Сначала он не спешил обнародовать это открытие по вполне понятным опасениям, но когда, наконец, сам для себя в чем-то убедился, то влажность с его стороны, если ее измерить психрометром Августа, уже составляла бы не менее семидесяти пяти процентов.

 Дождь напрочь перечеркнул все наши радужные планы и оставил лишь очень немного вариантов, совершенно однообразных по своему содержанию, поскольку все они предусматривали одно общее условие - не высовывать носа из палаток.

 Никто не помнил, как мы позавтракали, но, видимо, завтрак все-таки состоялся, поскольку потом не было даже намека на голодный бунт.

 Я помню низкое небо на том берегу, тучи брели, держась друг за друга и спотыкаясь, и как кошки скреблись в вершинах деревьев. Ничто не предвещало ни малейшей перемены погоды, дождь взялся всерьез и надолго. И мы добросовестно лежали по палаткам. Сначала пытались еще добрать сна, и счастлив был тот, кому это удавалось. Потом писали письма родным и близким в далекие наши города Москву и Киев, - наверное, многие из нас за весь год не написали столько писем, как в этот дождливый день. Кое-кто переписывал слова полюбившихся песен, а может быть составлял завещание.

 Я ухитрился пробежать в девичью палатку и прочел им только что зародившийся стишок на местном говоре (здесь его не привожу, потому что непосвященному читателю он будет непонятен). После этого застрял у них в гостях, и мы от скуки взялись читать рассказ Сименона «Трубка Мегре». Содержание его быстро улетучилось из памяти, как и большинство рассказов Сименона. Запомнилось только, что у Мегре было много разных трубок на все случаи жизни (не клистирных, а курительных), но среди них была одна фаворитка, которую у него кто-то спер, и из-за этого рвзгорелся весь сыр-бор. Рассказец небольшой и много времени его чтение не заняло, но читать больше не хотелось – скучно! А за окном продолжался все тот же дождь с порывами ветра, как в известной всем Хацапетовке из анекдотов.

 Я ушел к себе, а девчонки снова принялись за Мегре, было слышно, как они монотонно бубнили по очереди, но слов не разобрать. А мы, наверное, именно тогда исследовали причины аварии, происшедшей с нашим командором, и обнаружили под слоем ягеля солидных размеров камень. Вода, попадая на него, скатывалась в аккурат под Ободовского. Камень выкинули куда-то и Димка вздохнул посвободнее.

 Снова забились в палатку. Девчонки уже прекратили чтение вслух и перешли к более интеллектуальному занятию, игре в дурака. Тогда мы грянули строевую польскую песню про солдата, который нашел на дороге чье-то сердце, отряхнул его от пыли и сунул в карман – на всякий случай. Потом оно ему не раз пригождалось и он мог уже на все плевать. Хорошая это была песня, и мы пели ее часто. Сначала она прозвучала в Типиницах, потом на Великой Ниве, а на Святухе достигла апогея по силе воздействия на слушателей и даже на самих исполнителей.

 Но на этот раз наш командор даже не проснулся: так и спит с тех пор, как с его души свалили камень. А ведь в этой песне его участие совершенно необходимо, поскольку ее начинает наш бессменный запевала Слава Мирошниченко, а мы с Димой должны дружно рявкнуть припев. Но будить не стали, он сегодня и так настрадался, бедняга. Продолжили без него, только выбирали те песни, которые звучат потише. Но все равно завелись и даже не заметили, как в палатку ввалились соседки: очевидно, их привлекло наше прекрасное пение, как в свое время пение сирен привлекло и чуть не погубило Одиссея. Их шумное появление и разбудило Димку, при этом кто-то из девочек неосторожно навалился на него, и командор заорал благим матом. Он сразу высказал неудовольствие гостьям, граничащее с негодованием, к тому же спросонок не слишком заботился о том, какое это на них произведет впечатление, даже не слишком выбирал выражения. Как бы там ни было, а девушки были очень огорчены таким приемом и ушли, хлопнув пологом палатки. Обрадованный Митрич заснул снова. У него вообще потрясающая способность -засыпать где и как угодно. Рассказывают, что однажды в темноте он свалился с обрыва, но зацепился штанами за куст боярышника и повис вниз головой. Когда до него через час добралась спасательная команда, он преспокойно спал и был очень недоволен тем, что его разбудили.

 … Мы закурили. Письма все написаны, слова песен разучены, девчонок прогнали. Скучно… А Димка просыпался на некоторое время и засыпал снова. В одно из пробуждений он осовелым взглядом окинул палатку и вдруг обнаружил, что на ее потолке дождем сбило в кучу листья, ветки и еще какую-то пакость, и сложилась картина: девушка с чемоданом. В дальнейшем она именовалась у нас «командировочная». Девушка на картинке располагалась в профиль, у нее был четко очерченный подбородок и длинные волосы, а в руке держала сумочку-ридикюль. Это нас несколько развлекло. Даже отдельные девочки, как ни были обижены, все же приходили посмотреть на это творчество природы. Все умилялись, ахали и охали, а дождь между тем не прекращался.

 Вот так мы и провели этот в высшей мере серый и безрадостный день. Ближе к вечеру я опять пошел в гости к нашим дамам, они поворчали немного, но все же не выгнали. Вообще, они быстро забывали о мелких обидах, и это им очень шло. Вот и тогда мы быстро помирились и стали петь песни из сборника «Запевай котору хошь» или что-то в этом роде. Но вскоре совсем стемнело и пение пришлось прекратить.

 А пока мы так пели, наша Таня, облачившись в гидрокостюм « Садко», приступила к приготовлению обеда-ужина. Наверное, кто-то развел ей огонь, - не может быть, чтобы она обошлась без костра. Скоро нам прямо в палатку подали еду, и она была отнюдь не хуже, чем в солнечные дни.

 Наверное, времени было еще не так много, а может дождь опять усилился, только кофе решили приготовить немного попозже. Особых возражений это не вызвало, поскольку обед был «сИлен». А перед кофе решили, наконец, взяться за повесть того же Сименона «Мегре путешествует». Наладили наш видавший виды канделябр, расположились поудобнее, и вот уже комиссар Мегре взялся распутывать очередной узел. Комиссар разыскивает убийцу некоего полковника, которого кто-то утопил в ванне его фешенебельного номера в отеле "Георг У", что в Париже на улице Франциска II. Подозревается графиня Паверини, которая была его (не Мегре, а этого полковника) любовницей. Графиня хотела отравиться и даже приняла какую-то гадость, но потом передумала и угасающим голосом вызвала врача. Ее привезли в больницу, поставили очистительный клистир, после чего она благополучно смоталась в неизвестном направлении.

 Да что я вам пересказываю, вот «ВОЛЬНЫЙ ПЕРЕВОД ПОВЕСТИ СИМЕНОНА «МЕГРЕ ПУТЕШЕСТВУЕТ».

Был в повести этой сплошной винегрет:

Один комиссар по прозванью Мегре

Раз сунулся в воду, не ведая брода,

И в деле одном заработал мигрень.

То было в Париже. А может и ближе

(Бедняга, он чуть не лишился престижа).

Весною. В апреле. В роскошном отеле.

Как раз на исходе четвертой недели.

Какой-то полковник с сигарой «гаванна»

Был найден утопленным в собственной ванне.

Чуть позже графиня (скажите на милость!)

Решила всерьез, что она отравилась.

А может, и правда – кто б мог усомниться?

Но только когда ее взяли в больницу

И все уж поверили, что умирает,

Она из больницы тайком удирает.

Мегре в исступленьи! В экстазе! В агонии!

Мегре снаряжает за нею погоню.

Летит в Люксембург, в Биарриц, в Монпигаль –

Проклятой графини нигде не видали.

Одни говорят, что вчера у таможни

Мелькнуло в толпе что-то очень похожее,

Другие твердят, что не знаются с нею,

А третьи и вовсе несут ахинею.

И вдруг оказалось, что этот полковник

Был у графини десятый любовник,

Восьмой уж три года живет в Суринаме,

Пятый находится в Иокогаме,

А остальные, особенно третий,

Держат свое пребыванье в секрете.

Но это детали: не в каждом скандале

Есть, кроме истерики, смысл и так далее…

Короче, с мозгами уже наизнанку

Под вечер Мегре обнаружил беглянку.

Он кинулся к ней, точно коршун на птаху,

И дал в разговоре огромного маху:

Вместо того, чтоб во всем разобраться,

Стал ей грубить, кричать и ругаться.

Графиня, исправно хлеставшая водку,

Мигом вцепилась ему прямо в глотку,

И комиссар криминальной полиции

С криком «пардон» поспешил удалиться.

А дальше и вовсе уж неинтересно:

Полковник утоплен, убийца не найден

И дело не движется, ну хоть ты тресни!

Впрочем, об этом, наверно, не надо.

Так вот впервые за многие лета

Мегре не помог им взлелеянный метод.

 А потом желающие занялись кофием. Мы все с тем же Славкой снова раскочегарили наш костер. Дровишки были предусмотрительно нами прикрыты и загорались довольно легко. За водой было идти лень, а рядом стоял котелок, наполненный наполовину, - его-то мы и подвесили на перекладину. Но из палатки нам сообщили, что в этой воде не то мыли посуду, не то стирали носки, и надо бы все-таки ее заменить. Мы пригляделись повнимательнее, но никаких посторонних предметов там не плавало – вода как вода. Поэтому не вняли гласу разума, а продолжили свое дело. Тогда в палатке возник ропот, и пошел по нарастающей: нас называли лентяями, вурдалаками, монстрами и еще как-то, но за минувшие две недели мы задубели под солнцем и ветром, и все бранные слова отскакивали от нас, не проникая дальше штормовок, таких же задубевших. Дело кончилось тем, что Алена не поленилась вылезти наружу и выплеснула нашу многострадальную воду, чем привела в неописуемый восторг обитательниц палатки. Потом она же, Ленка, набрала чистой воды и под наше ворчание (мы называли сторонниц свежей воды чистоплюйками, фефелами, шерочками и машерочками, но они задубели не меньше, чем мы) оформила кофе. Неизвестно, каким был бы кофе из воды б/у, но этот был неплох, что мы были вынуждены признать.

 Потом была большая сушка. Ее провели все те же Мирошниченко и я, отчасти добровольно, отчасти в порядке раскаяния. А по окончании этого мероприятия программа дня была полостью исчерпана и мы присоединились к Димке, который попрежнему спал. Поистине, кто спит, тот обедает (есть у французов такая поговорка).