Я не буду описывать здесь обедов, балов, танцевальных и других вечеров, дававшихся в Нижнем губернатором и разными старшими должностными лицами, на которых я бывал с братом. Я играл в карты и по обыкновению большею частью проигрывал; брат танцевал и своею красивою наружностью и ловкостью обращал на себя общее внимание. Впрочем, я познакомлю читателя с нижегородским обществом при описании проведенных мною в нем зим с 1845 по 1848 г.}
Время, в которое у нас гостили сестра [Александра Ивановна Волконская] и брат [Николай Иванович Дельвиг] в зиму 1844/45 г., было для меня весьма приятно. Жена моя еще более подружилась с сестрою и полюбила ее дочерей и моего брата. Старшая из дочерей сестры, Валентина, 8 лет, бывшая под особым наблюдением моей покойной матери, была самого кроткого нрава и очень со всеми приветлива; младшая же, Эмилия, 5 лет, хотя была очень добрая девочка, но порезвее и выказывала некоторую самостоятельность, которую в ребенке принимали за упрямство. {Вследствие этого моя жена прозвала Валентину "благоразумной девочкой", а своей крестнице и соименнице делала строгие замечания.} Относительно брата моего, меня страшила его беспечность и лень, которые были у него врожденные, но сильно развились вследствие рода его службы. В то время бóльшая часть офицеров Генерального штаба, причисленных к корпусным штабам, и даже дивизионные квартирмейстеры, ничего не делали; последние редко находились при своих дивизиях. Они заметны были в городах, в которых были расположены корпусные штабы, своим относительным высшим образованием, блестящим мундиром, а некоторые и своею ловкостью в обществе. Но этим ограничивались их преимущества; немногие из них продолжали свое образование серьезным чтением. Впоследствии брат мой много читал, но в описываемую мною эпоху он довольствовался тем, что блистал в обществе. Он до того обленился, что ему скучно было взяться за перо для подписи своей фамилии. В Нижнем он получал с Кавказа жалованье и другие деньги, выдававшиеся офицерам Генерального штаба во время экспедиций против горцев, которых он почему-то не успел получить на Кавказе. При присылке ему денег доставлялись из штаба совершенно готовые расписки в получении денег и рапорты, при которых они должны быть представлены. Оставалось на расписках и рапортах брату написать свою фамилию, но он и этим тяготился, так что означенные бумаги лежали по нескольку недель неподписанными на моем письменном столе, на котором я работал по нескольку часов ежедневно. {Невольно явилось сравнение между занятиями, которые требовались от инженеров путей сообщения и от офицеров центрального штаба, тогда как награды по службе сыпались последним, а первые редко их получали и вообще весьма медленно подвигались вперед по службе.}
Нижний был тогда городом, в котором взятки брались почти всеми, без всяких церемоний. Если купцы и другие обыватели не находили нужным к кому-либо из властей приносить по большим праздникам в подарок деньги, то приносили фрукты, чай, кофе, рыбу, вино и т. п. По занимаемой мною должности я не был властью в Нижнем, но тем не менее нашли нужным и мне принести в праздник Рождества Христова разные съестные припасы и, между прочим, большого осетра. Я отказался их принять, и когда принесшие не хотели их брать обратно, то объявил, что выброшу все принесенное в окошко. Тогда только принесенное мне взяли обратно, и мне известно, что большого осетра понесли от меня к Прутченко, у которого я на другой день за обедом ел этого осетра и впоследствии смеялся над тем, что, не приняв даровой рыбы, я избавился от расхода делать обеды и, следовательно, был через это в выгоде. Мое поведение, как в этом случае, так и впоследствии, произвело сильное впечатление между обывателями в Нижнем.
Жена моя давно собирала серебряные пятачки в большой тир-лир[], который был почти полон. В Светлое Христово Воскресение, вернувшись от заутрени, у которой были мы все и наши люди, мы нашли тир-лир сломанным и несколько пятачков рассыпанными на полу; бóльшая же их часть были украдены. Подозрение пало на сторожа из нижних чинов путей сообщения, бывшего при моей канцелярии и, как католика, не бывшего у заутрени, но сделанными допросами он не был обличен и украденные деньги не были найдены. Эта кража отбила охоту у моей жены собирать пятачки и прятать их в тир-лир.
В <продолжение> зимы 1844/45 г. продолжалась поставка каменных материалов для заведуемого мною участка шоссе и разбивка их в щебень; главная же работа состояла в устройстве новых мостов и надолбов, которых, по случаю возвышения полотна дороги, требовалось очень много. Наименьшая цена на торгах, состоявшихся в казенной палате, на производство этих работ была объявлена нижегородским купцом Василием Климовичем Мичуриным{} и по данному мне полномочию от Клейнмихеля была немедля за ним утверждена, так что с января было приступлено к работам, производство которых я поручил состоявшему при мне подпоручику Глинскому. Мичурин поставлял очень хороший лесной материал и производил работы успешно; Глинский строго следил за его действиями. Зима 1844/45 г. была очень суровая, так что для забития свай под мосты необходимо было выкапывать ямы в мерзлой земле, глубиной от 3 до 4 аршин; {в эти ямы вставлялись забиваемые сваи; так глубоко промерз грунт местности, по которой проходит шоссе}. К весне все мосты были готовы; весною же были поставлены очень хорошо обтесанные из толстого леса надолбы и окрашены, а равно приступлено к рассыпке щебня и его укатке. Мичурину я также, по выше объясненному моему принципу, помогал в исполнении его подряда; он имел от подряда выгоды и с того времени начал богатеть.
Свободное копирование
