Вскоре по возвращении моем в Москву мне дали знать, что к сестре моей приехали московский гражданский губернатор Сенявин{} с другими чиновниками и заперлись с нею в комнате. Я поспешил к сестре и узнал от жившей с нею матери, что с губернатором приехали советник Московского губернского правления князь Ухтомский, губернский уголовных дел стряпчий Орловн и корпуса жандармов полковник Ковальскийн, что эти лица объявили, что им поручено по ВЫСОЧАЙШЕМУ повелению произвести следствие, но по какому поводу, ничего не сказали, а просили, чтобы на основании полученной ими инструкции сестра осталась с ними одна для дачи ответов на их вопросы.
Полковник Ковальский был жандармским штаб-офицером в Тамбове и для участия в производстве следствия вытребован оттуда начальником штаба корпуса жандармов и управляющим III отделением Собственной канцелярии Государя генерал-майором (впоследствии генерал от кавалерии) Леонтием Васильевичем Дубельтом{} в надежде, что этот штаб-офицер будет действовать в направлении, данном Дубельтом <этому> делу, но Ковальский не мог защищать слишком очевидную клевету.
Допрос продолжался более 6 часов; сестре было дано более 20 вопросов, на которые она должна была отвечать письменно. Вопросы составлены были с намерением так, чтобы сбить отвечающую, но в этом те, которые составляли вопросы, {как впоследствии оказалось, присланные из Петербурга}, не достигли цели. Сестру не сбили; она написала ответы по совести и очень складно. {Допрашивание молодой женщины более 6 часов сряду, заставляя ее писать ответы на самые обидные и явно с злыми намерениями составленные вопросы и не выпуская ее из комнаты, нельзя назвать иначе как пыткою.}
По дошедшим до нас впоследствии частным слухам, поводом к этому следствию было поданное детьми Викулина от первого брака Государю, через шефа жандармов графа Александра Христофоровича Бенкендорфа, прошение, в котором они жалуются, что их мачеха представила в Московскую гражданскую палату фальшивое духовное завещание, украв предварительно капитал их отца, который они в прошении показывали по словам одних в 8, а других в 16 миллионов рублей. После допроса с сестры взяли подписку о невыезде из Москвы. Через несколько дней вышеозначенные чиновники явились к сестре в сопровождении двух ее падчериц и Норова, мужа одной из них, и потребовали отданный сестре на сохранение запечатанный Норовым при смерти ее мужа ящик; я был в это время у сестры. По нахождении печатей на ящике в целости он был осмотрен и в нем найдено наличными деньгами до 35 тыс. руб. асс. (10 000 руб. сер.), частных заемных писем на сумму до 200 тыс. руб. асс. (до 57 000 руб. сер.) и билетов сохранной казны на 166 тыс. руб. асс. (47 428 руб. сер.) и при этом собственноручная записка покойного Викулина, в которой были записаны все номера билетов сохранной казны. Губернатор Сенявин тут же предъявил отношение Московского опекунского совета, в котором было сказано, что в сохранной казне имеются на имя С. А. Викулина билеты за теми номерами, которые оказались при вскрытии вышеозначенного запечатанного ящика, но зять покойного Викулина Норов тут же объявил, что сестра моя дала миллион в сохранной казне, чтобы написали такое отношение. Вообще дети Викулина от первого брака распускали слухи, что сестра моя везде заплатила огромные деньги, так что если бы покойный и действительно оставил 8 миллионов руб., то, считая все то, что они предполагали розданным сестрой, у нее уже немного оставалось бы. Но дальнейшие рассуждения Норова об этих подкупах были остановлены губернатором Сенявиным, который только сначала, равно как и Ковальский, первый по знакомству с детьми Викулина от первого брака и оба по желанию угодить Бенкендорфу, действовали не совсем беспристрастно. Не выдаю за верное, но общий слух был, что сонаследники моей сестры обещались, по открытии миллионов их отца, дать из них два Дубельту, что его и побудило принять такое сильное участие в этом деле; другие же говорили, что он был в связи с одной из падчериц моей сестры и был в доле с Норовым, который нечестно вел большую карточную игру.
По означенном освидетельствовании оставшегося после покойного Викулина денежного капитала мы все впервые узнали, что он далеко не был так велик, как его предполагали и мы, и дети Викулина от первого брака. Я почему-то всегда полагал, что он имеет не менее 2 миллионов рублей асс. Я уже говорил, что покойный Викулин, скрывая от всех, сколько было у него денег, разными намеками старался его [капитал] преувеличить и даже, как-то показывая конверт с бумагами своим дочерям от первого брака во время производства торгов на винные откупа, по их уверению, сказал, что в нем заключается несколько миллионов рублей. Очень может быть, что это и было так: известно, что откупщики привозили с собою на торги по винным откупам чужие залоги на большие суммы и к тому же до 1839 г. считали не серебряными, а ассигнационными рублями.
<В это же время> вышеназванные следователи вскоре по осмотре денежного ящика у сестры сделали в противность закона домашний обыск у Михаила Андреевича Кустаревского{}, бывшего вторым свидетелем на духовном завещании покойного Викулина. Непонятно, что побудило их к этой мере; не помню, нашли ли при этом или прежде было представлено Кустаревским к следствию письмо покойного Викулина, в котором последний писал, что он узнал, что в семье его есть сахар медович, который готовится после его смерти наделать его жене больших неприятностей, и просил совета Кустаревского, как оградить ее от всяких неприятностей. Из содержания письма видно было, что покойный незадолго до смерти разгадал притворство своего сына Семена и явно в письме намекал на него.
Между тем завещание С. А. Викулина было переслано Московскою гражданскою палатою для допроса священника Петра Лосева{}, духовника покойного, в Орловскую гражданскую палату, которая распорядилась вызовом священника Лосева в г. Орел. Викулины, склоняя священника Петра Лосева сделать фальшивое показание, не выпускали его из Елецкого уезда, несмотря на неоднократные предписания епархиального начальства, вызывавшие его в Орловскую гражданскую палату. Священник Петр Лосев отзывался тяжкою болезнью, а беспрестанно ездил к Викулиным, исполнял требы и бывал в Ельце.
Свободное копирование
