Еще в январе я получил предписание графа Толя, что мне по Высочайшей воле поручается осмотр Сухума по случаю предположенных работ для осушки окрестных болот. Впоследствии Анреп поручил мне осмотреть казенные здания Анапского военного госпиталя. Донесение о способах для осушения болот около Сухума и подробное описание госпиталя в Анапе представлены мной Анрепу.
Для исполнения последних двух поручений я плавал на пароходе по Черному морю. Восточный его берег от Анапы до Сухума представляет великолепное зрелище. На этом огромном протяжении можно плыть близко от гористого берега, весьма крутого, так что снежные вершины гор кажутся висящими над пароходами. Вся покатость берега усеяна самою разнообразною растительностью; внизу растения теплых, выше растения северных стран; далее мох и в некоторых местах снег. По всему берегу выстроены были русские укрепления, в расстоянии одно от другого приблизительно на 20 верст, как угрозы горцам и для воспрепятствования им торговли и всякого сообщения с турками. Но эти укрепления не достигали цели; слишком незначительные с ничтожными, хотя и храбрыми гарнизонами, они подвергались нападениям горцев, которые успели в одну зиму совсем уничтожить четыре из {этих укреплений}. Укрепления не только не служили угрозою горцам, но роняли в их глазах могущество белого царя {(так они называли Русского Императора)}. Горцы, зная обширность Русской Империи, предполагали даже, что гарнизоны укреплений были сосланы в них за наказание, и действительно, эти гарнизоны истреблялись, видимо, от болезней и по своей малочисленности могли только защищаться от нападений горцев, и то не всегда, а наступательных действий производить не могли. Укрепления, для {возможности} сообщения с ними, были устроены на самом берегу моря, а для того чтобы иметь пресную воду -- при впадении ручьев в море, следовательно, на низменных местах, в которых свирепствовали постоянные лихорадки и цинга, через что гарнизоны укреплений делались еще малочисленнее, а огромные госпитали анапский и феодосийский были наполнены больными с береговой линии. Смертность в войсках была огромная. Укрепления наши не мешали и сообщению горцев с турками. Турецкие шхуны в виду укреплений, вне пушечного выстрела, весьма недальнего по причине малого калибра орудий, причаливали к берегу, выгружали привезенный товар, и в том числе порох и оружие, и, получив взамен горских девушек, уходили в Турцию. Известно, что при начале войны с западными державами в 1854 г. гарнизоны этих укреплений были сняты и счастливо перевезены для присоединения к другим нашим войскам. Для сообщения с укреплениями и для недопущения турецких шхун подходить к берегу вдоль его крейсировала попеременно одна из дивизий нашего Черноморского флота, несколько пароходов для перевозки войск и несколько баркасов Азовского казачьего войска. Но фрегаты и пароходы имели глубокую осадку и, несмотря на значительную глубину моря, на большей части протяжения берега опасались гоняться за мелкосидящими шхунами, которые при всяком ветре причаливали везде, а иногда, опасаясь погони, втягивались на самый берег. Только одни баркасы Азовского войска могли везде следить за ними, но число их было недостаточно.
Опишу некоторые эпизоды во время плавания моего по Черному морю. Подходя к укреплениям, сигналом с парохода спрашивали о том, благополучно ли в них, и, по получении утвердительного ответа, начальствующие лица отправлялись в шлюпках в укрепления; пароходы ходили не часто; на них развозилась казенная и частная корреспонденции гарнизонов. Раевский был так ленив, что, постоянно лежа на пароходе, не всегда сходил с него в укрепления, а посылал для осмотра их Филипсона. При сильном ветре иногда нельзя было пристать в шлюпке к укреплению, и тогда пароход по получении сигнального ответа, что в укреплении все обстоит благополучно, шел далее. В поездку мою с Анрепом, плывшим в первый раз по Восточному берегу, мы заходили во все укрепления. Когда сильный ветер затруднял причаливание пароходной шлюпки к берегу, [Александр Иванович] Панфилов, очень искусный и сильный, брался за руль и доставлял нас к берегу.
В Анапе я познакомился с начальником I отделения Черноморской береговой линии, свиты Его Величества контр-адмиралом Серебряковым, а в Геленджике с начальником II отделения генерал-майором графом Оперманом{}. Первый был армянин, хитрый до мозга костей; слыл он человеком корыстолюбивым и вообще нехорошим; {я еще с ним встречусь в "Моих воспоминаниях"}. Второго также не хвалили; приводили много примеров его скупости; между тем я от него получил подарок следующим образом. Немедля по прибытии моем в Геленджик один черкес привез продавать рубашку из стальных колец с стальными же нарукавниками. В это время подобная черкесская одежда была редкостью. Я хотел ее купить, но граф Оперман сухо объявил мне, что он оставляет ее за собою. Кто-то в это время шепнул Оперману, что я еду на линию по Высочайшему повелению с поручениями от военного министра, и он немедля подошел ко мне и с большою любезностью просил меня принять, в память моего пребывания в Геленджике, означенную черкесскую одежду и никак не хотел, чтобы я заплатил за нее. Эту одежду я подарил впоследствии генерал-адъютанту <вице-адмиралу> Константину Николаевичу Посьету. С упомянутым Оперманом, вскоре уволенным с береговой линии, я более не встречался, а в венгерскую кампанию 1849 г. познакомился с младшим его братом{}, бывшим тогда адъютантом фельд маршала Паскевича, весьма добрым и благородным человеком.
Свободное копирование
