* * *
Плотная творческая связь Аиды Сычевой с «первой волной» совпала с материнской опекой знаменитой старухи Ирины Одоевцевой, автора декадентских стихов и толстых мемуаров в двух томах «На берегах Невы» и «На берегах Сены». Поэтесса Серебряного века давно собиралась умирать и под занавес нуждалась в толковой прислуге. Гуманистка Аида предложила хозяйке просторной трехкомнатной квартиры, купленной на сбережения таксиста Якова Горлова, последнего, давно усопшего мужа поэтессы, сразу трех денщиков на выбор — декламатора Льва Круглого, альфрейщика Женю Горюнова и беглого матроса Игоря Андреева. Придирчивая эстетка взяла троих: Круглый читал на ночь стихи Пушкина, Горюнов подметал квартиру, а рыжий, как огонь, матрос водил ее по скверу дышать воздухом.
Игорь Андреев перебрался к больной поэтессе, варил ей манную кашу, питерской скороговоркой рассказывал о своих похождениях в открытых океанах и спал за стенкой, готовый явиться по первому зову. Время шло, богатую библиотеку растащили все четверо, но, к всеобщему удивлению русского зарубежья, девяностолетняя женщина не собиралась умирать. Мало этого, она сумела тайком продать квартиру и улетела умирать в любимый город на Неве! Такой сильной пощечины Париж не знал со времен Гражданской войны.
Денщика Андреева Аида отстранила от дома «за дурь», под улюлюканье Мамлея и Лимона, отфутболив в парижский скват.
Дворник Женя Горюнов решил последовать примеру поэтессы и вернулся в Ленинград.
Ни профессиональный лектор Круглый, ни прозорливая Аида не смогли облапошить старую женщину с опытом двух мировых войн и присвоить большую квартиру.
— Не старуха, а форменный Чернобыль! — ворчала Аида, недовольная выходкой Одоевцевой.
Мамлей и Лимон тихо сдвинули стулья. Забренчал дверной звонок. Из прихожей, затягивая дорогой галстук в крапинку, вышел красавец с пышными бакенбардами, в двубортном полосатом костюме и с легким поклоном представился:
— Брусиловский Анатолий Рафаилович!
Завсегдатаи салона сжались от страха. У Саши Свечиной задрожал тяжелый зад. Сильва Бруй скрестила руки, готовая кинуться в бой. Мамлей и Лимон затихли, как мыши в лапах коварного кота.
Пришел не самозванец Саша Хлестаков, знавший Пушкина — «ну, что, брат Пушкин?», — а настоящий московский ревизор, куратор всей советской культуры сверху донизу.
Хозяйка крепко, по-мужски сжала руку гостю.
— Анатолий Рафаилович, располагайтесь, будьте как дома!
Последний вождь советской культуры плотно сел в кресло почетных гостей. Опрокинув стопку водки и закрутив кверху усы, важный гость спросил:
— Ну, что здесь происходит?
— Ничего особенного, Анатолий Рафаилович, — в России выживание, в Европе доживание.
Свободное копирование
