6. Подпольное дно Москвы
В мутной московской богеме парижский эстет Игорь Маркевич откопал героя, — Толя Зверев, тяжелобольной юродивый, ненавидевший здоровых и больных, женщин и детей, бедных и богатых. После выставки в Париже и Женеве культ Зверева в Москве затмил потускневших Глазунова и Рабина. Живописец вошел в моду и нарасхват, С помощью Костакиса и Маркевича образ великого бродячего артиста, народного самородка отшлифовали как золотой червонец.
Попробуй заикнись, что Толя Зверев — обыватель мещанской жизни, скопидом и трус, тебя затопчут копытами и так утопят, откуда никогда не вылезешь.
Семья прокурора не избежала модного поветрия. Зверев срисовывал всех поочередно. Я застал его в сеансе портретирования. В кресле сидела «фрау» Эстер в белоснежной блузке с бантом на шее. Живописец, сидевший напротив, смолил вонючую сигару, сбрасывая пепел в ведро с водой. После часового перформанса на бумаге возник акварельный, расплывчатый фас, с едва уловимым сходством и жирным красным бантом посередине. Зверев сощурился, кухонным ножом сделал две-три дугообразных черты и расписался большими буквами «А. З.». Все пять портретов анфас, лихо сработанные в один присест, очень отдаленно напоминали живых персонажей, но представляли определенный интерес, как упражнение экспрессивного характера. За ловкую работу Зверев получил триста рублей наличными и предложил мне:
— Давай сложимся?
Я удивился. Человек заработал кучу денег и просил два рубля на водку, но дал. А. З. купил бутылку водки и шесть бутылок пива за свой счет.
— Пойдем к Ваське (В. Я. С.), посидим на кухне, — предложил он.
— Опять вы! Зверев, — сурово встретил нас В. Я. С., — я ведь сказал вам, не приходите в пьяном виде.
— Сегодня у меня получка, Василь Яклич, угощайтесь, — пропустил он мимо ушей угрозы хозяина.
— Воробьев, с кем вы связались? Это же пьянчуга, и в живописи дристун! Зверев, оставьте мне бутылку пива, я сейчас вернусь.
Мы выпили по стакану водки и закусили солеными огурцами. Вернулся Васька-Фонарщик с книжкой в руках. Отпил из горла пивка и показал книжку.
— Василь Яклич, — начал я, разглядывая ее, — что же вы меня поместили в анонимные художники?
— Мои ребята пошли к Егорию Дионисьевичу, а тот им дал мудрый совет — за молодых я боюсь, поставьте их анонимно. Так и порешили.
Васьки-Фонарщика грек боялся, а из нас он лепил великих художников на свой лад и вкус.
Гений невыносим.
Зверева быстро развезло. Со стола посыпались хлебные корки и огурцы. В. Я., сверкая очами, ворвался на кухню и заорал:
— Зверев, немедленно соберите корки и уходите. Вы пьяны и безобразны. Я не желаю вас видеть. Уходите оба!
Зверев как угорелый выскочил на улицу и побежал к стоянке такси.
Таксист доставил нас на Смоленку в подвал Плавинского. Там пили, обсуждая ссылку в Сибирь Андрея Амальрика.
— А я ему говорил, — скрипел Плавинский, — Андрей, бери сертификаты, а не валюту. Мудак, не послушался и получил химию.
— Провокация! — ворчал А. З., разливая по стаканам водку. — Если меня поймают мусора, я выдам всех вас и еще добавлю. Я не люблю, когда меня бьют ногами в живот.
— Толя, некрасиво сдавать друзей, — мычал Куклис.
— Тихо, тетеря! — визжал А. З. — За нами следят! Я сменил три такси, а хвост висит. Посмотри в окна. Видишь, серая «Волга». Они идут за мной от прокурора. Ладно, сейчас главное — выпить и закусить, а потом сыграем в шашки.
Зверев пил взахлеб, через силу. Водка текла по заросшему подбородку, по груди и засаленному пиджаку.
Я рыгаю, Куклис дремлет, Димка корчится на диване. В луже мочи и хлебных корок храпит гений А. З.
Опохмел начинается с пивного ларька. Потом капитальный сбор в подвале. Является Сашка Харитонов с воблой. Крики «ура» и игра в рифмовку, где Зверев непобедим.
«Сталин кристален!.. Чист как чекист!.. Полина — полынья!.. Таню в баню!.. Снег — нег!.. Шутя до дождя!.. Враг коньяк!.. Вокзал знал!.. Харакири в квартире!.. Берут Бейрут!.. Оба из гроба!.. Адам, недам!.. Порогу ног!.. Купался и попался!.. Рак — дурак, а пиво — диво!.. Балдел не удел!.. Старуха — муха!..»
И так все утро. Я не терялся, но побеждали тренированные в игре.
«Нам надоело пить, но мы никак почему-то не могли это бросить», — писал Юрий Казаков.
Маленькая новинка того года. У меня появился персональный квартирный ключ. Ночью или днем, в непогоду или жару, я мог открыть дверь квартиры Лубманов, бесшумно войти в отдельную комнату и завалиться на отдых.
С кухни постоянно тянуло фаршированным карпом.
Свободное копирование
