Глава 5
Мне хочется рассказать о бабушкином и тёти Сенином доме. Это была хата без чердака («верховая», то есть имеющая чердак хата была только у самых богатых), сначала крытая соломой и обмазанная глиной – каждое лето крышу покрывали новым слоем глины с половой. А в начале шестидесятых крышу перекрыли черепицей. Это уже было близко к зажиточным семьям! А уже у самых богатых крыши были под шифером! Крышу поддерживал «сволок» - бревно, проходившее через весь дом. От него расходились другие брёвна, не знаю, как правильно их назвать, балки, наверное, на которых и была уложена крыша. В каждой комнате стоял столб, который поддерживал потолок. Комната и даже столб были чисто побелены. Считалось позорным, если на стенах и потолке видны «щётки». Кстати, это так отпечаталось в моём сознании, что когда мне пришлось белить первую свою квартиру в селе, где я работала по распределению после университета, я старательно следила за этими самыми «щётками» Получилось – похвалили за умение белить!
Электрическое освещение в селе появилось примерно в середине шестидесятых, а до этого были в ходу обычные керосиновые лампы со стеклом, иногда большая такая лампа-«семилинейка» вешалась под потолок и давала больше света. На лампу быстро садилась жирная чёрная копоть, и её вытирали газетами – газету, иногда даже несколько газет и журналов, выписывали в каждом сельском доме. Телевизора не было, только радио, которое появилось в каждом доме в начале шестидесятых, с перемежавшимися программами «Говорит Москва» и «Говорить Київ». До войны, мама рассказывала, радио было только в совхозе – на столбе висела большая чёрная «тарелка». Телевизора у моих тёти Сени и тёти Мани не было никогда, и они прекрасно без него обходились, хотя позже, когда тётя Маня уже жила у нас, она смотрела телевизор с удовольствием.
Хата разделялась на две половины: сени и «зал». Тогда они мне казались большими. В сенях висел «мисник» - шкафчик с занавесочкой, для посуды, стояли бабушкина кровать, стол, половину комнаты занимала огромная печка, в которой пекли хлеб, варили еду и, сверху, спали. Топили печку три сезона, в жаркое время еду варили на той самой «кабыце» на улице.
«Зал» считался парадным, хотя, впрочем, там спали тётя Сеня, мой двоюродный брат и я. Одна кровать, современная, с никелированными спинками и всевозможными шариками, стояла за грубой (груба – это то, что нагревала печка, как бы огромная каменная батарея), вторая – большая, деревянная, двуспальная – у окна. На ней лежал высокий матрас, набитый сеном. Сено (иногда – кукурузные листья) меняли, как только оно начинало слёживаться, так что кровать всегда была пышная, красивая, мягкая и очень шуршащая. Застелена она была марселевым синим покрывалом, потом – кружевным белоснежным, а сверху, под тюлевой накидкой, лежали подушки. Их было: четыре огромных и штук шесть средних, маленьких и малюсеньких. Подушки мне очень нравились – они были из утиного пуха, очень мягкие. На них были надеты белоснежные наволочки с выбитыми узорами – свой для каждой подушки. Вообще подушка в сельском доме – показатель зажиточности. Из куриного пуха подушки тяжёлые, отличные - из утиного и гусиного. Чем пышнее и больше подушка, тем выше статус невесты. У нас невестой могла считаться только я, и то в будущем, но всё равно мне досталась от бабушки подушка – она долго у нас была.
Окон было три, так что комната была светлой и весёлой. В сенях было два окна – тоже не темно. Стояла также длинная резная скамья со спинкой (в своём роде диван, творение всё того же Яши), застеленная полосатым шерстяным домотканым красно-чёрно-зелёным ковром, в углу висели образа, украшенные вышитыми полотенцами, днём и ночью крохотным живым огонёчком горела лампада из толстого зелёного стекла. Стоял массивный, с резными ножками стол, изъеденный шашелем – подозреваю, что и кровать, и стол были ещё из бабушкиного с дедом Павлом хозяйства. В углу, возле двери, стоял сундук, который позже сменили на фанерный фасонистый шифоньер с зеркалом – предмет гордости каждого, у кого он был. Полы были полностью застелены толстыми, тоже полосатыми напольными дорожками. Эти домотканые дорожки ткали мастерицы-переселенки с Западной Украины из старых чулок, кусков ткани и каких-то верёвочек. Получалось прямо-таки загляденье! А, ещё было много цветов (алоэ, герань и «ванька мокрый» - розмарин, неизменная китайская роза), и на стенах – зеркало, фотографии в рамках и какие-то открыточки «люби меня, как я тебя»! Но главное, что было в домах всех моих родственников – идеальная, прямо какая-то церковная чистота. Увы, мне не досталась в наследство эта истинно украинская черта, я пошла по бесшабашной русской линии…
