Лаборатория медицинских анализов - 1

ЛАБОРАТОРИЯ МЕДИЦИНСКИХ АНАЛИЗОВ

Как я уже говорил, моя частная практика окончилась бесславно. Андерсон уехал, и я принял предложение Аркадия Александровича Лемперта работать в его лаборатории медицинских анализов. Лемперт бежал из России совсем молодым человеком, не успев окончить медицинского факультета. В Шанхае он обнаружил, что в городе нет хорошей лаборатории клинических анализов. Он ее создал. Отрабатывая различные биохимические и бактериологические методики, он много работал сам, и его лабораторию все иностранные врачи признали как самую лучшую в Шанхае. Впрочем, и самую дорогую, что также лило воду на мельницу Лемперта. Высокие цены - это хорошее качество, престиж, реклама. В Шанхае это ценилось.

У Лемперта было два компаньона - рентгенологи доктор Помус и доктор Николай Васильевич Бундиков, врачи-служащие компаньонов - профессор Венского университета Раубичек и профессор паразитологии Манильского университета Хауат, американец, а также несколько лаборантов. Хауат не был, собственно говоря, служащим, хотя за свою консультативную помощь получал какие-то деньги. Он разработал и внедрил у Лемперта новый метод дифференциальной диагностики бациллярной и амебной дизентерии с помощью простого микроскопа. Его хобби была метеорология: он все время записывал температуру воздуха и атмосферное давление. А мы все были уверены, что он работал на американскую разведку, так как уже назревала война между Японией и США.

Беседуя ежедневно с Хауатом и Раубичеком, я узнал много нового. Хауат, между прочим, для развлечения своих друзей издал на свои деньги программу «факультета проституции» какого-то несуществующего университета, где строго по форме, давался список изучаемых предметов, практических занятий и пр. Раубичек был полон воспоминаний о старой Вене и Австро-Венгрии, о венском университете, в котором учился, а затем преподавал, и о тех людях, которые там блистали в его время. Об Австро-Венгерской монархии Раубичек думал приблизительно то же самое, что и бравый солдат Швейк. В Первой мировой войне он принимал участие в качестве военного врача.

Раубичек рассказал мне, что однажды их полк был расквартирован около замка какого-то чешского магната, то есть «около» были расквартированы солдаты, а офицеры поселились в самом замке. Замок был роскошный с великолепным парком. Офицеры собрались вечером на ужин. Прислуживали слуги-чехи. Хозяин с семейством уехал в какие-то более безопасные места. Один офицер спросил дворецкого, где находится туалет. Тот ответил, что туалета нет и что господа должны ходить для этого в парк. Возмущенный австриец воскликнул: «Вот пример чешского порядка!». Дворецкий невозмутимо ответил: «Если бы у нас был порядок, господин лейтенант, то не вы сейчас мочились бы здесь, а мы в Вене».

Хотя Раубичек был патоморфологом, он страстно увлекался биохимией. Его жена рассказывала мне, что в день их свадьбы Раубичек отвез ее домой и сказал: «Дорогая, я отлучусь на час в лабораторию, там у меня идет эксперимент». Он вернулся только на следующее утро, и у молодых вместо брачной ночи был брачный день. Я сейчас не могу сказать, что он сделал в биохимии. В медицинских книгах по биохимии и по патоморфологии его имени нет. Между прочим, в книгах по паразитологии и тропической медицине нет имени Хауата. Этот факт, правда, ничего не значит. Можно быть прекрасным преподавателем на профессорском уровне и мало что писать. Хотя стать профессором, не имея печатных трудов, нельзя. А можно писать всю жизнь и быть весьма посредственным и скучным преподавателем. Раубичек всегда приходил на работу тщательно выбритым, с большим небрежно повязанным черным галстуком-бабочкой, свисающим с обеих сторон. Он жил с женой в частном пансионе на территории французской концессии (значит имел возможность откупиться от гетто), где снимал одну комнату. В его комнате висела только одна картина: эстамп Эразма Роттердамского. Несмотря на то, что он не был великим биохимиком, для меня он был очень ценным собеседником и руководителем.

Компаньон Лемперта, русский врач Николай Васильевич Бундиков, оставался для меня загадкой. Я его побаивался, а он меня едва замечал, и не только меня. Этот высокий седеющий блондин с холодными глазами и профилем римского патриция, всегда спокойный, ни на кого не обращал внимания. Я как-то спросил его, что определяет умного человека. Он немного задумался и сказал: «Умный человек тот, кто знает границы своего ума». Лишь намного позже, когда выяснилось, что мы оба решили ехать в Советский Союз, между нами установились искренние и дружеские отношения. Однажды он рассказал мне забавный случай о том, как один гинеколог прислал к нему китаянку для проведения теста на проходимость фаллопиевых труб. Бундиков приказал приготовить все к тесту и, когда вошла молодая китаянка, сказал ей: «Раздевайтесь и ложитесь». Она замахала на него обеими руками и закричала: «Нет, нет. Я хочу китайского ребенка. Я не хочу иностранного ребенка».