Король же тогда находился против Цесарии в Богеми, а как он в Кистрин прибыл, то с крепости началась чрезвычайная стрелба, по чему мы и узнали, что сам король присудствует. И так жестока, что он, бросая бомбы, не пожалел форштата, и все строение зажег для тово, чтоб мы были открыты.
В то время командирован я был в нис реки Одера для делания моста и чрез один остров, дав мне в команду от полков барабанщиков, флейщиков и фурьеров с значками, дабы зделать вид, будто б казалось, тут есть особо отделенной корпус и так я был над тою дивизиею шефом, с которою и зделал на остров мост и на острову батарею продолную с флангами для тово, дабы не могли их выстрелы с сторон нас вредить. Потому что из-за реки стреляли по нас из пушек и егари или другие какие стрелки из штуцеров. Выстрел их бил сажен за двести, а напоследок уже по батареям ис пушак была производима стрелба, но примечено было, что то у нево авантажное место отнето было, то он и пошол в нис по реке искать удобнаго места, а пред сим прежде послан был Хомутов, котораго гусары их отделили от арми<и>. И он принужден был ускакать к графу Петру Александровичу Румянцову, а оттуда ево уже к нам не пропустили.
По щастию нашему дезертировал от неприятеля гусар желтаго полку, и объявил, что король с армиею переходит чрез реку Одер, к тому ж подтвердил и инженер подполковник Гербель, которой послан был рекогнисировать о движении неприятелском. Тот час немедленно приказ был послан всюды, чтоб все с апрош и батарей пушки сняты были и маршировали бы в лагирь, а из лагеря выступили в поход.
Обоз же весь пошел на то место, где прежде был наш лагерь на реке Варте, и приказано, чтоб были захвачены все авантажныя места, а оставшую артилерию на те места поставить для защищения, а господин Фермор пошел в левую сторону и где остановились в ордер де баталии, то под тем местом был ручей весма топкой и вязкой. И как неприятель перешед чрез реку, то мы и думали ево атаковать. Нас на оном месте чрез тот топкой ручей {Далее другим почерком (Прим. публ.).} и затем поставлена была первая линия в ордер де баталии к оному вяскому ручью и болоту лицом, а другая линия в паралель, и зделан был паралеллограм. В средине ж того паралеллограма конные полки таким образом, как прежде воевали с турком.
При всем том вскоре соединился абсервационной корпус, которой был на левом фланге, а в самой вечер шол неприятель мимо нас и с нашими гусарами был у него перестрел. Тогда от командующаго генерала послан был подполковник с деташаментом обозревать, куда намерение его клонится, но он ничего не мог приметить и приехал с рапортом, а в лагере было слышно рубка лесу почти во всю ночь. Поутру ж показался из лесу против нашего вагенбурга и шол мимо онаго, не делая никакова вреда прямо маршируя колонгами на армию нашу, как же увидели наши, тогда начали переменять ордер де баталии, тем же паралеллограмом, причем и сам господин Фермор установлял артилерию.
Когда ж уже стал неприятель приближаться, то от нашей стороны началась стрельба из единорогов. А между тем от них нарочно пущено было пара лошадей с ящиком однем, в коем были снаряды орудия и сами лошеди запряженныя бежали прямо в армию, фурман с помянутыми снарядами засженной. Тогда от нас стреляли по них и застрелили, и тем то и окончилось. А потом, приближаясь, неприятель колонгами производил тож пальбу, а особливо против нашей артилерии и напоследок весьма блиско колонгами своими приближился, а конницу свою завел к правой стороне нашего крыла и из артилерии по всей нашей армии вдоль фронта по ширенгам рекошетом производил жестокую пальбу.
Тогда много наша конница и армия понесла урону, но честь и хвалу дать можно Петру Ивановичу Панину. Он видев тогда таковое нещастие закричал: "Ребята, в штыки!" И как вступили то того ж часа збили неприятеля и, прогнав, привели в величайшую разстройку.
Неприятель же не щадя и своих, палил по них ис пушек картечами и как на одном крыле началось, так и во всей армии тож последовало.
Не было более тому время часа, вся площадь в коем месте была баталия, зделалась пуста. Разбились как наши, так и пруские по кучкам, где два, и три или и десять человек и палили ис пушек всякой, кому куда вздумалось.
Тут всякой был кананер, а особливо абсервационные салдаты, надев на себя белые полатенцы чрез плечо, и перевязав так как шарфы, бегали повсюду мертвецки и пьяны, так что и сами не знали, что делали, да и команды не было никакой и слушать неково.
Наехал я тогда на одну их артель, стояла у них бочка вина. Оне мне налили стакан и дали, бранив: "Пей, такая твоя мать". Я ж им сказал: "Что вы, ребята, делаете? Видети ли вы, от неприятеля вся наша армия уже разсеяна?" То они сказали мне: "Будь ты нам командир, поведи нас". И я, вынев свою шпагу, повел их в то место, где стоял при пушках неприятель, говоря: "Пойдем и отоймем у них пушки". Оне, послушав меня, пошли, а и я, яко предводитель, поехал вперед против своего фронта. Вдруг же оглянулся назад, уже и никого нет. Благодарил тогда я Бога, что избавился от таких пьяных.
Во время ж оного разсеяния кричали: "Румянцов пришел! Румянцов пришел!" И так мало помалу салдатство начали скоплятца уже поздо вечера.
Румянцов же был командирован Особым деташаментом в некоторое графство в низ реки Одера. Господин же граф Фермор скакал с генералитетом, и с ними кто быть прилучился, приехали в лес, где увидели пьяных как афицеров, так и салдат. Стал их увещевать, что они худо делают, то один афицер, подскоча к нему с пистолетом, и, браня ево матерно, покушался застрелить, и ежели б не унял князь Александра Михайлович Голицын, то б, конечно, с ним это нещастие последовало.
Тут случилась быть маленькая деревня, к которой как подъехали и в то время, когда сошли с лошадей, видели, что нашего генерала Броуна несли гранодеры всего израненого. Тогда мы всю ночь продолжали и старались сколько можно скопить пьяных салдат.
Но по щастию нашему с несколькими тысещами легких войск старик Данила Ефремов наехал на ту площадь, где было место баталии, и узнав о неприятелях, что спасаютце во рвах. Неприятель же увидев войско новое, бежали все, и он всех колол и до такого состояния довел, что неприятели сколько ни скоплялись, однако все повсюды бегая и к нашему прибегая авангарду, требовали спасения, дабы остались в живых.
И некоторые были остатки прусаков, он их совсем принудил разбежатся, а наши подумали, что пришел Румянцов, и очень скоро начали собиратца и стали собирать артилерию свою, да и неприятельской было довольно взято. Потом и пошли в лагерь, где был наш вагенбург.
В то ж разсеяние армии коляска моя с лошадьми и со всем экипажем пропала, куды девалась, не знаю. (В той же коляске был образ Пресвятыя богоматери Тихфинския, и как мы последовали, то я увидел несет один салдат оной образ без окладу, которой у него в кармане, а образ у него в руке. Я, увидев, обрадовался, пришед, спросил, сказав ему: "Где ты взял?" На что он мне сказал: "Нашел на поле". И я у него взял и дал ему рубль денег. Тот образ всегда был у меня на груди, но тут я забыл его взять на себя.)
Свободное копирование
