Записки Матвея Муравьёва - 61

И так поход свой продолжали до самаго урочища Грос-Эгерздорфа и стали при реке Голут лагерем. Тот же день прислан ко мне приказ был от генерал фелдмаршела, дав мне канвой донскаго полковника Краснощокова[1] и тысячу человек казаков, чтоб я ехал и осмотрел лагерь неприятелской, которой стоял недалеко от нашего лагеря по той же реке. И так я в ночь и поехал, имея проводника, тутошнего обывателя.

Объезд наш был лесом густым. Приехали на дорогу и за темнотою ночи остановились. А как чуть стал показыватца свет, поехали и немного проехав, не более как верст пять из малой деревни, вдруг по нас стрелба учинилась из ружей плутонгами. И так наши казаки и с полковником все встревожились, однако я удержал их и оборотя налево мимо той деревни, чтоб к своей арми<и> проехать. И тогда увидел, что уже и неприятелская армия стоит вся в колонгах в готовности к сражению. И как усмотрели то и поскакали, сколь сил наших было, и соединились к своей армии.

Тотчас репортовал я фелдмаршалу, что неприятель уже в движении и к нам блиско, а калмыки наскакивали противу неприятелских разъездных войск и много арканами притаскивали людей к ставке фелдмаршелской, чрез что и узнали тогда о неприятеле, какое есть намерение. Фельдмаршел тотчас приказал, дабы немедленно зделаны были мосты чрез реку Голут, по которому приказу я старался сколко можно зделать, и в вечеру те мосты совсем были готовы, и армия наша перебралась без всякаго препятствия.

Пришли к оному урочищу, называемому Грос-Эгерсдорфу, и стали лагерем. Посреди оного лагеря был остров черного лесу, к которому примкнули флангами.

В первой день правым крылом к реке, а левым к болоту. И армия поставлена была в две линии.

Того дня неприятель себя показал, будто хочет атаковать, разположа себя колонгами в разных местах, и напоследок вдруг скрылся. Положение ж места, где была ордер де баталия от неприятелской стороны неболшими отлогими лощинами, так же и для ради пахатной земли зделаны каналы глыбокие, и неприятель был за теми каналами в лесу, котораго и видно не было.

Тогда фелдмаршал не уповал, что неприятель бы мог атаковать, и потому командировал десять полков на авангард и пионер тысячу человек, где и мы при тех откомандированных полках были для отводу лагерей. Как же с полуночи мы выступили, то и усмотрели неприятеля в колонгах и готовитца к атаке.

Тогда нас оборотили назад, пионеры стали в том лесу и помянутые десять полков поставлены были в линию, а как я был уже по обороте при фелдмаршеле, и неприятель уже движение имеет колонгами.

Тогда фелдмаршал послал меня ближе подъехать и осмотреть, на которую сторону болшую отаку неприятель хочет делать. И так я поскакал и прискакал ко одному рву, которой весма трудно было перескочить, увидел, что неприятель колонгами движение имеет да и самому фелдмаршалу было видно.

Вся армия стала во фрунт, при оном был генерал-квартермистр Штофель, я и другие генерал-квартермистры лейтенанты и обер квартермистры и орудия артилерии, прикомандированы притом и артилериския афицеры. И как мы выступили, то видим нам стал неприятель, и был готов к отаке. Напоследок фелдмаршал и прислал, чтоб стали полки в свои места в ордер де батали, пионеры введены в этот остров, которой был в средине нашей армии.

Тогда неприятель толь скоро колонами болшими шагами поспешал и производил стрелбу пушечную и оружейную, и так видно было над ними дым от палбы, как облак невысоко поднявшись. Пушечныя ж их выстрелы весма были жестоки, и безпрестанно, а особливо знать для страху, пускаемы были бранскугели стеклянные, которые поверх разрывались. Многим числом великая лопотня была так, как будто б с неба от грозной тучи град.

Ружейныя же их выстрелы более вред делали контузиями в ноги, в голову и в грудь, а пушечные выстрелы как они были нас ниже, то жестокаго вреда не делали, а большою частию поверх нашей армии пролетали ядра в лагерь и неприметно было. Которые ядра летали в паралель, то они тянут из человека дух, что и со мною случилось.

Как я был верхом на лошади при фелдмаршале, тогда ж у фелдмаршала лошадь, а генерала Ливина ногу кантузиями повредило, но однако фелдьмаршал сшол с лошади и стоял, не отступая ни шага с места, а генерал Ливин разъезжал так как храброй Георгий и укреплял салдат, чтоб они стояли крепко и никакова бы страху не имели.

Неприятель же шел на нас атакою лощинами, где ему от нашей артилерии очень мало вреда было. Тогда ж увидели и послали на правой фланг, дабы потешили как можно привести артиллерию и поставить против тих лощин, однако не успели, потому, что оне уже ускорили подойти блиско к нашей армии и почти до штыков дошло. Тогда храброй и неустрашимой генерал (покойник) Василей Абрамович Лапухин выехав вперед фронта, закричал: "В штыки!", и в тож самое время ево ранили смертелно, и хотели неприятели ево увести, но наши гранодеры бросились и не допустили. А толко удалось сорвать с него кавалерию, а другие, которые прорвались в средину лесу, то наши пионеры тех встретили и прогнали, тут же и вся армия двинулась на неприятеля в штыки.

И так как оне скоро шли к нам атакою, то скорее еще назад бежали, и тогда все наши закричали: "Слава Богу! Слава Богу!" и тем получили победу.

Когда надобно было место выбирать ордер де батали, то всегда осмотреть должно все нужныя места и дефилеи, да и ставить надлежит орудия так, чтоб неприятель не мог от выстрелов укрытся и проходить безвредно. Вот наша была ошибка, что прежде ордер де батали, не осмотря ситуации, поставлена артилерия, а когда б была поставлена с тем, чтоб неприятель везде открыт был, а особливо надобно было против тих лощин, по которым свободно почти шолкотаке. Сия оплошность не отчего инаго последовала как оттого, поелику не надеялись, что он будет атаковать, к тому ж также командированы были для отводу лагерей, не ожидая на себя, ашлисами против его. Должно всегда примечание делать и старатца знать все места, которые к неприятелю могут быть во авантаж, то предупреждать, чтоб все эти выгоды от нево отняты были,  а особливо з двух и с трех батарей или болше орудий имели бы всюды свою дефензию.

По окончании баталии господин фелдмаршал за неприятелем послал в погоню лехкия войски, а сам приказал поставить церковь, и был благодарной молебен, а потом собирали все убитые тела нашей армии, з достойною честию и по нашему закону погребли, так же и пруских солдат. Удивително это, что как скоро неприятеля прогнали и как пришли на место сражения, то уже увидели, что все пруские тела голые. То думать надобно, что никто иной как маркитанты, денщики и люди боярские их обдирали. При том из пруских тел у каждаго почти находили диспозиции, данные как в сражении поступать противу неприятеля, заступать вместа убитых командиров.

Василей Абрамович спрашивал, на чьей стороне победа. Сказали ему: "Даровал Бог победу нам". Тогда, перекрестясь, сказал: "Слава Богу вышнему", и потом испустил дух и преселился в вечное блаженство.