Весь год КГБ не отставал от меня ни на шаг. Просто закрепили за мной опергруппу - машину с четырьмя людьми. Каждые шесть часов группа менялась, приходила другая смена. Они не скрывались. Напротив, в задачу, видимо, входило демонстрировать свое присутствие. Если я шел пешком - двое шли впритык сзади, остальные медленно ехали в машине следом. У них были карманные рации, и время от времени кто-нибудь из них говорил в рукав, связывался с машиной. Я стал нарочно так выбирать дорогу, чтобы машина не могла ехать следом: против движения, или на перекрестках, где нет поворота, или на красный свет. И - начиналась паника, как на тонущем корабле. Да мало ли какие я знал трюки - проходные дворы, сквозные подъезды, пожарные лестницы.
- Побегай, побегай! Ноги переломаем! - шипели они мне в затылок. Со стороны это выглядело комично.
Особенно трудно им было в метро. Туда они шли за мной втроем. Я ходил очень быстро, почти бежал по переходам и эскалаторам. В вагоне не давал им присесть - держал в напряженном ожидании, выскакивал в последний момент, когда двери уже закрывались.
- Смотри, добегаешься. Столкнем под поезд... Особенно им было скверно, если у выхода из метро меня ждал кто-нибудь из ребят с машиной.
Каждый раз, когда мне удавалось удрать, они получали выговор от начальства. Два-три таких выговора - и их могли выгнать с работы. Возможно, еще и от этого они вели себя так нагло.
Как-то осенью я возвращался домой и в проходном дворе на Кропоткинской один из них нагнал меня. Держался он развязно, вызывающе, матерился, рассчитывая, видимо, показать, что ему море по колено. Грозился убить ночью, в подъезде, пристрелить, когда я поздно возвращаюсь домой. Напирал на то, что он - не как другие, он не допустит, чтобы у него из-за меня были неприятности.
- Думаешь, мне что-нибудь за это будет? Наоборот, спасибо скажут. Да что ночью! Сейчас вот прикончу, и никто даже не оглянется. Только попробуй еще раз удрать от нас, как вчера.
В доказательство своих слов он вытащил из внутреннего кармана пальто пистолет. Матерился он, однако, слабовато, любительски - не было у него лагерной выучки, и я, чтобы поддержать беседу, выдал ему для начала некоторую конструкцию, этак со средний нью-йоркский небоскреб. Сам же лихорадочно искал какой-нибудь способ проучить этого молокососа. Отнять пистолет мне бы сил не хватило - парень он был тренированный, крепкий. От драки я ничего бы не выиграл. И поэтому, постепенно переходя на самый скверный и подлый лагерный лай, от которого даже наш лагерный конь Яшка, возивший продукты в столовую, прижав уши, на дыбы вставал, я выманил его на улицу и медленно двинулся к дому. Расчет был простой - встретить кого-нибудь из знакомых, получить свидетеля. Этот осел шел рядом, все еще надеясь произвести на меня впечатление, а его команда медленно ехала на машине сзади. И ровно в этот момент мать вышла из дома в магазин. От неожиданности оба они пожали друг другу руки, когда я их "представил".
- Вот, мама, запомни этого человека, - сказал я. - Если со мной что-нибудь случится, будешь знать, кто виноват. Он грозится меня убить. А это сзади их машина. Запомни номер.
Я сам не ожидал, что мать так разъярится. Даже испугался, как бы она его не побила.
- Что вы себе позволяете! - кричала она на всю улицу. - Вас поставили следить?
- Следить, - уныло отвечал чекист.
- Вот и следите. А что с ним делать, решит начальство. Не вашего ума дело. Этого еще не хватало, чтобы всякий подонок решал, кого убить, а кого нет.
- А что же он финты кидает, - вяло оправдывался чекист, - пусть ходит, как все люди.
Вокруг начала собираться толпа любопытных. Чекисты в машине сидели злые, как собаки: выговор им был обеспечен. Мать кричала дальше, что пойдет в прокуратуру, будет жаловаться в ЦК, но дела так не оставит. Мое присутствие больше не требовалось, и я пошел своей дорогой, оставил их еще потолковать друг с другом. Больше я эту опергруппу не видел, не назначали их ко мне.
Свободное копирование
