Мы покинули городскую думу в семь часов утра. Пришел я домой крайне усталый, но заснуть не мог, так у меня нервы были возбуждены всем происшедшим за последний день. В восемь часов утра зазвонил телефон, и велико было мое удивление, когда на мой вопрос: "Кто у телефона?", я получил ответ: "Генерал-губернатор Пильц. Извиняюсь за беспокойство, -- продолжал генерал-губернатор, -- но у меня к вам просьба: приостановите печатание и выпуск составленного на вчерашнем вашем собрании воззвания к населению".
"Это невозможно", -- ответил я. "Но вы должны это сделать", -- настаивал Пильц. "Я не могу этого сделать по двум соображениям, -- сказал я ему, -- во-первых, я сам нахожу, что это воззвание необходимо пустить в обращение немедленно, так как нельзя оставить население в неведении относительно того, что произошло в Петрограде; во-вторых, если бы я даже обратился в Исполнительный комитет с предложением приостановить выпуск воззвания, то оно было бы с возмущением отвергнуто".
На этом наша беседа оборвалась. Но через полчаса снова раздался телефонный звонок, и опять Пильц настойчиво просил меня "вмешаться" и настоять, чтобы Исполнительный комитет приостановил выпуск воззвания в свет.
Я снова наотрез отказался поднимать этот вопрос в Исполнительном комитете и тут же спросил генерал-губернатора: "Почему, собственно, вы обращаетесь ко мне с этой просьбой, а не к другим членам Исполнительного комитета?" "А потому, -- объяснил мне Пильц, -- что, насколько мне известно, с вашим мнением ваши единомышленники серьезно считаются". "Но вы знаете, -- ответил я ему, -- что я нахожу выпуск нашего обращения в свет крайне важным и необходимым". "Очень жалею, -- сказал обиженным тоном Пильц, -- что я натолкнулся на такой решительный ваш отказ исполнить мою просьбу".
На этом закончилась наша вторая беседа. Я себя чувствовал глубоко оскорбленным бесцеремонной попыткой Пильца под видом просьбы склонить меня сделать гадость. Полагая, что никто больше меня тревожить не станет, я прилег, чтобы хоть немного отдохнуть, как опять раздался телефонный звонок. "Кто бы это мог быть?" -- спросил я себя. Подхожу к телефону и опять слышу голос Пильца.
"Я опять беспокою вас, -- заявил он мне, -- но у меня сейчас совещание, в котором принимают участие губернатор, прокурор Судебной палаты и начальник губернского жандармского управления, и я на этот раз обращаюсь к вам с просьбой от имени всех участников совещания сделать все возможное, чтобы воспрепятствовать распространению вашего воззвания. Иначе я вынужден буду принять серьезные меры, чтобы это воззвание было изъято из обращения". В голосе его звучала угроза, и я ему в весьма резком тоне ответил: "Принимайте какие угодно вам меры, но помните, что если прольется кровь, то ответственность за это понесете прежде всего вы".
В это же утро по постановлению Исполнительного комитета были арестованы: Пильц, губернатор Бантыш , начальник жандармского управления Балабин и все жандармские офицеры. Это было необходимо сделать, так как раз в Петрограде установилось революционное правительство, то представители старой, свергнутой власти должны были быть смещены со своих мест. Арест генерал-губернатора Пильца прошел без всяких инцидентов. И.Г. Церетели, А.Р. Гоц и Е.Ф. Роговский в сопровождении роты солдат под командой офицера Галкина явились в генерал-губернаторский дом. Солдаты остались внизу, а упомянутые лица поднялись наверх, в квартиру, которую занимал Пильц, и объявили ему, что он арестован. Пильц побледнел, но внешне спокойно отнесся к своему аресту. Так же гладко прошел арест губернатора Бантыша, зато в жандармском управлении разыгрались душу раздирающие сцены. Сам начальник жандармского управления Балабин довольно мужественно выслушал заявление Е.Ф. Роговского, что он по постановлению Исполнительного комитета должен его арестовать. Балабин даже имел смелость сказать при этом Роговскому: "А я готовился сегодня же арестовать вас, Церетели и Гоца". Зато подчиненные Балабину офицеры были перепуганы насмерть. Их трясло от волнения, и они едва держались на ногах. Они были уверены, что их сейчас же поведут на расстрел. Прибежавшие жены жандармских офицеров придали обыкновенному аресту истинно трагический характер. Они почему-то думали, что их мужей немедленно расстреляют, и они обезумели от горя, вопили, падали на колени перед Роговским и молили о пощаде. И сколько раз он им ни повторял, что никто и не думает расстреливать их мужей и что их только посадят в тюрьму, они ему не верили. И когда арестованных вели в тюрьму под сильным конвоем солдат, эти женщины следовали за своими мужьями, оглашая воздух своими рыданиями и все еще моля о пощаде.
В тот же день был смещен со своей должности иркутский полицмейстер, и на его место временно был назначен Роговский.
Вообще, день 5 марта был в Иркутске полон треволнений. Не успело еще улечься возбуждение, вызванное в городе нашим воззванием и арестами начальствовавших лиц, как мы узнали подробности широкой амнистии, которую Временное правительство объявило для "политических преступников" всех категорий, осужденных на каторгу или на поселение, высланных в административном порядке. Исполнительный комитет тотчас же снесся с Александровской каторжной тюрьмой и предписал начальнику тюрьмы немедленно освободить всех политических каторжан. И в тот же день к вечеру многие члены Исполнительного комитета и огромная толпа народа встречали поезд, который привез освобожденных каторжан в Иркутск.
Когда поезд подходил к вокзалу, на перроне царило необычное волнение. Русская революция, о которой так страстно мечтали все эти каторжане и ради которой они готовы были пожертвовать своей жизнью, стала действительностью. Раскрылись двери всех политических тюрем, и их обитатели получили возможность вернуться к живой жизни, чтобы принять участие в строительстве новой, свободной, счастливой России. Поезд подходил медленно, и локомотив его был разукрашен красными флагами, а из окон вагонов на нас смотрели взволнованные и счастливые лица вчерашних узников. Мы их горячо приветствовали, а когда они стали выходить из вагонов, толпа им устроила восторженную овацию.
В тот же вечер в большом зале городской гумы снова состоялось многолюдное собрание Комитета общественных организаций, и когда на это собрание явились несколько освобожденных каторжан в своих арестантских костюмах со своими узлами (они еще не успели переодеться), то они были снова встречены громовыми аплодисментами. Если память мне не изменяет, Комитет общественных организаций в этот же вечер постановил: впредь до избрания новой городской думы на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования пополнить наличный состав Иркутской городской думы делегатами от всех партий, принявших искренно революцию. И через несколько дней возникшие в Иркутске партийные организации социалистов-революционеров, социал-демократов, народных социалистов и конституционных демократов послали своих представителей в Думу.
Свободное копирование
