Я вернулся в Петербург с собранными мною материалами и сделал нашему комитету доклад о результатах моего расследования. Жестокость, с которой погром был проведен, сильно взбудоражил членов нашего комитета. Было постановлено немедленно начать кампанию против правительства, допускающего такие ужасные преступления, как еврейский погром. Нужно сказать, что житомирский погром чрезвычайно взбудоражил еврейский мир, и не только еврейский. Ведь это же был второй Кишинев! Мы решили использовать новые благоприятные условия в России и обстоятельно информировали русскую и заграничную прессу. Я вспоминаю, что известный корреспондент больших английских газет, а также немецкой "Франкфуртер цайтунг" Вильямс интервьюировал меня в течение двух часов по поводу житомирского погрома. Через неделю во франкфуртской газете была напечатана его чрезвычайно талантливая статья с описанием погрома. О трагических житомирских событиях появились статьи и во многих других газетах. Но мы этим не удовлетворились. Мы хотели, чтобы один из наших крупных художников слова составил специальную брошюру о еврейских погромах -- главным образом, на основании свежих житомирских материалов.
Горький был тогда в России в зените своей славы, наиболее популярным беллетристом, и мы решили обратиться к нему с просьбой написать такую книжку. Через несколько дней мы получили известие, что Горький ожидает меня в назначенный день в Куоккала (в Финляндии), где он жил на своей даче.
Я должен сказать, что беседа с Горьким произвела на меня странное впечатление. В среде писателей, особенно в радикальных кругах, всегда господствовала простота в отношениях, добродушие. У Горького же все было как-то натянуто. Я должен признаться, что я себя чувствовал во время всей беседы как-то неуютно, не было ни признака гостеприимства. Одним словом, атмосфера, которую я там нашел, меня глубоко разочаровала. Я не принадлежу к людям, которые охотятся за почестями, но я очень чувствителен, когда у людей отсутствуют сердечность и простота в их отношениях к другим.
Когда я ушел от Горького, я невольно сравнил его с Короленко. Какая разница в отношении этих двух писателей к людям! Мне пришлось несколько раз бывать у Короленко по тому или иному общественному делу. И уже с первого раза я был очарован его манерой обходиться с людьми! Какая мягкость в каждом слове! Его умные, проникающие в душу глаза вам показывали, с каким благородством он подходит к вам, как сильно он вами интересуется. Как тепло и легко мне было с ним во время беседы! Недаром Короленко был совестью русской интеллигенции.