Страницы моей жизни - 140

   * * *

   Взятую мною на себя по поручению Правления юго-восточных железных дорог работу я закончил на исходе 1900 года. Мирославский (начальник главного коммерческого отдела) ее весьма одобрил и посоветовал мне снести ее в редакцию журнала "Экономическое обозрение", который издавал тогда железнодорожный департамент министра финансов. "Ваша работа, -- сказал мне Мирославский, -- представляет значительный интерес для каждого серьезного железнодорожного деятеля, и я уверен, что М.М. Федоров, редактор "Экономического обозрения", охотно будет ее печатать". Федоров был независимым и либерально настроенным человеком, поэтому я со спокойной душою пошел к нему со своею рукописью. Как это и предвидел Мирославский, Федоров сразу заинтересовался моей работой, а спустя несколько дней он меня уведомил, что он с удовольствием будет печатать мое исследование в своем журнале. Более того, он выразил готовность издать все мои статьи (их было пять или шесть) в виде отдельной книги. Само собою разумеется, что я принял его предложение с благодарностью. И через несколько месяцев я получил из редакции "Экономического обозрения" несколько сот экземпляров моей книги, носившей довольно длинный и утомительный заголовок: "Роль железных дорог и водных путей сообщения в грузовом транспорте Волжского района".

   Как только моя работа о навигационных тарифах была закончена, Мирославский поручил мне разработать другую исследовательского характера тему, и тут же он снова мне заявил, что я могу вести свою работу дома или в библиотеке. На место службы я могу являться, когда я сочту это нужным. Все же я довольно часто заглядывал в главный коммерческий отдел. Я чувствовал, что должен там показываться, чтобы мои сослуживцы не думали, что моя должность не больше, чем синекура. Во всяком случае, своим временем я мог располагать довольно свободно, и это меня как нельзя лучше устраивало, так как я к тому времени набрал на себя немало разнообразных занятий. Моя адвокатская практика тоже разрослась, и я должен был иметь достаточно свободного времени, чтобы посещать канцелярии министерств и Сената.

   Писал я также регулярно для "Петербургских ведомостей" по вопросам инородческому, переселенческому и о Сибири вообще.

Но в начале 1902 года у меня произошел конфликт с редактором "Петербургских ведомостей" князем Ухтомским, и в результате этого конфликта я решительно порвал и с князем, и с его газетой.

   А произошел этот разрыв по следующему поводу.

   Как это было мною уже указано в одной из предыдущих глав, я стал сотрудничать в "Петербургских ведомостях" по следующим соображениям. Во-первых, эта газета отличалась независимостью своих взглядов; во-вторых, ее редактор очень гуманно и человечно относился к "униженным и обойденным" сибирским инородцам и, наконец, в-третьих, газета занимала весьма приличную позицию по отношению к евреям и еврейскому вопросу.

   Близкое участие в газете таких радикалов, как Григорий Шрейдер и Евгений Ганейзер, тоже было гарантией, что в ней даже случайно не появятся могущие нас скомпрометировать статьи. И так оно и было в течение нескольких лет. Но оказалось, что на высокопоставленную особу, да еще близкого друга реакционного царя всецело полагаться нельзя.

   Однажды я раскрываю "Петербургские ведомости" и наталкиваюсь на большую статью "Арийцы и евреи". Автор этой статьи некий Беренс мне был совершенно неизвестен. Стал я читать эту статью, и волосы стали у меня дыбом. Это был гнуснейший антисемитский памфлет, полный самой злостной клеветы и лютой ненависти к евреям. Это была самая низкопробная антисемитская демагогия. С безграничным бесстыдством профессионального лжеца Беренс обвинял евреев в самых страшных преступлениях.

   Естественно, что эта погромная статья меня возмутила до глубины души. Я был вне себя, что эта гнусность была напечатана в газете, в которой я сотрудничаю, в газете "гуманного" князя Ухтомского. Само собою разумеется, что я тут же решил порвать с газетой, но вместе с тем я чувствовал потребность рассчитаться как следует с Беренсом. И я написал статью под заглавием "Ответ г-ну Беренсу" и потребовал от Ухтомского, чтобы он ее напечатал в одном из ближайших номеров "Петербургских ведомостей". Мне казалось, что элементарное чувство справедливости должно было подсказать Ухтомскому, что он обязан дать место моей статье в своей газете. Но князь и тут обманул мои ожидания: он решительно отказался напечатать мой ответ. Тогда я окончательно порвал с ним всякие сношения, унося в сердце чувство глубочайшего разочарования: я считал князя честным и порядочным человеком и так жестоко обманулся.

   Однако помириться с мыслью, что мой ответ Беренсу не увидит света, я не мог. Литературный погромщик не должен был остаться безнаказанным. Но какая газета решится напечатать мой "ответ", чрезвычайно резкий и негодующий, когда антисемитская политика царского правительства развязала все темные силы и вынуждала к молчанию даже либеральную прессу? Какая повседневная газета возьмет на себя риск опубликовать мою статью, которая и по содержанию и по тону являлась уничтожающим обвинительным актом против всякого антисемитизма? К великой моей радости, такая мужественная газета нашлась. Это был "Северный курьер", на характеристике которого стоит остановиться подробнее.