Глава 12. Годы ссылки.
Мое обследование селенгинских бурят закончилось в ноябре 1892 года. Тотчас же по возвращении в Селенгинск я принялся за разборку собранных мною материалов и за их систематизацию. Спустя пару недель, я отправил довольно подробный отчет о своей шестимесячной исследовательской работе Восточно-Сибирскому отделу Императорского Русского географического общества в Иркутске и вскоре получил оттуда длинное письмо, в котором правитель дел этого общества, известный ученый Димитрий Александрович Клеменц поздравил меня с успехом и выражал надежду, что я буду плодотворно продолжать исследование бурят, живущих и в других округах Забайкальской области. Он также меня обнадежил, что Восточно-Сибирский отдел мне окажет в моей дальнейшей работе всяческое содействие.
Письмо Клеменца меня обрадовало и ободрило: оно открывало передо мною новые горизонты. Правда, для того чтобы продолжать обследование остальных забайкальских бурят, я должен был прежде всего иметь от губернатора разрешение свободно разъезжать по всей обширной Забайкальской области. Но этот вопрос мне казался на сей раз заранее предрешенным в благоприятном смысле. Я почему-то был уверен, что получу разрешение без всякого труда. Эту уверенность во мне укрепляли следующие факты.
Как раз в конце 1892 года я получил с Сахалина от Штернберга письмо, в котором он мне сообщал, что губернатор ему разрешил заняться изучением первобытных племен, населяющих остров, и что ему уже удалось совершить несколько очень интересных поездок по гиляцким стойбищам. В то же самое время я узнал, что известный сибирский миллионер-меценат Сибиряков пожертвовал крупную сумму с тем, чтобы на эти средства было произведено всестороннее обследование инородческих племен, населяющих Якутскую область. Организацию соответствующей научной экспедиции взял на себя упомянутый уже правитель дел Восточно-Сибирского отдела Географического общества Д.А. Клеменц, и он же добился от иркутского генерал-губернатора разрешения приглашать в качестве участников этой экспедиции, известной под названием "сибиряковской", политических ссыльных.
Все это показывало, что правительственные круги относились к участию политических ссыльных в научно-исследовательской работе довольно терпимо. И я, недолго думая, обратился к забайкальскому губернатору с ходатайством разрешить мне переехать на жительство в г. Верхнеудинск, где находился очень ценный архив XVIII века, работа в котором для меня имела большое значение. Кроме того, я в своем прошении объяснил, насколько для меня важно ознакомиться с жизнью всех бурят, населяющих Забайкалье, а так как обследовать их я смогу лишь, имея право свободно передвигаться по всей области, то я и просил это право мне предоставить.
И опять-таки, как и в первый раз, мои оба ходатайства были губернатором удовлетворены.
Должен сознаться, что день, когда исправник сообщил мне ответ губернатора, был для меня настоящим праздником. Я почувствовал, что судьба ко мне весьма благосклонна и что она передо мною открывает широкое поприще для приложения моих сил. Теперь успех или неудача зависели от меня самого и только от меня. Справлюсь ли я с задачей, которую себе поставил?..
Мне было очень тяжело расстаться с моими селенгинскими друзьями, с которыми я так сжился. Екатерины Константиновны Брешковской ("бабушки") в Селенгинске уже не было. Я странствовал по стойбищам закаменских бурят, когда она получила разрешение переехать на жительство в Иркутск. И она покинула Селенгинск в мое отсутствие.
Но я был искренне рад за нее. Как хорошо она ни владела собою, все же я чувствовал, что жизнь в заброшенном Селенгинске ее крайне тяготила.
Больно и грустно мне было расстаться с Дубровиным, и не только потому, что с моим отъездом он был обречен на полное душевное одиночество: он отрывался от внешнего мира и терял всякую связь с товарищами.
Свободное копирование
