Глава 11. Годы ссылки. По кочевьям селенгинских бурят.
Если бы я был суеверным человеком, то я бы в день своего выезда из Селенгинска решил, что силы природы были против предпринятого мною путешествия. Как уже было указано, я пустился в путь 20 мая. Был ясный солнечный день, хотя дул легкий ветерок. Но ветры в это время года были в нашей местности обычным явлением.
Лошадка наша бежала весело, и я спокойно предавался своим думам о предстоящей мне работе. Вскоре дорога пошла в гору -- нам предстояло перевалить через довольно высокий холм, и наша лошадь замедлила шаг. До вершины холма осталось всего около версты, а там, мы знали, начнется длинный спуск, и мы снова поедем скорее.
Но совершенно неожиданно поднялась буря. Небо сразу покрылось черными тучами, и сильный ветер превратился в настоящий ураган. Стало темно, как в сумерки, хотя часы показывали всего три часа дня. И все вокруг приняло какой-то необычайный и жуткий вид. На окрестные горы и пади легли мрачные тени; буря завывала, как дикий зверь, ищущий добычи; казалось, что она задалась целью сбросить лошадь с сидейкой, вместе с нами, в близлежавшую глубокую долину. Тучи мчались по темному небу с такой быстротою, точно они спасались бегством от настигавшего их врага.
Я и Очир с трудом переводили дыхание. Напрягая все свои силы, лошадь едва могла передвигаться шагом. Нам казалось, что она не в состоянии будет дотащить нас до вершины холма. Все же она в конце концов до нее доплелась. Спускаться под гору было, конечно, легче, но буря бушевала неистово, у лошади, равно как у нас, перехватывало дыхание, -- и мы продвигались вперед черепашьим шагом, часто останавливаясь, чтобы дать лошади передохнуть...
, и нам придется провести мучительную ночь в степи. В довершение всего буря принесла с собою страшный ливень. Но лошадка наша нас вывезла, и мы приехали в поселок, расположенный вокруг дацана, около девяти часов вечера, промокшие до костей и измученные до последней степени.
Приютил нас у себя один из лам, с которыми меня познакомил доктор Кирилов. Остановился я у этого ламы по двум причинам. Во-первых, я надеялся, что ламы, представляющие собою отборную бурятскую интеллигенцию, знают о старинном укладе жизни своих соплеменников гораздо больше, чем обыкновенные буряты; во-вторых, мне было известно, что буряты относятся с большим недоверием к русским чиновникам. Горький опыт научил их видеть в каждом представителе русской власти врага, в той или иной форме их угнетающего -- выжимающего у них взятки, облагающего их незаконными поборами и т. д.
Когда забайкальские буряты стали русскими подданными, они получили целый ряд важных привилегий: русское правительство оставило нетронутым примитивный родовой строй и их старинное обычное право; буряты были освобождены от воинской повинности, им выделили огромные земельные площади, чтобы они могли беспрепятственно вести свое кочевое скотоводческое хозяйство и т. д. Но с течением времени жизнь в Сибири и, значит, в Забайкалье резко изменилась. Туда потянулись сотни тысяч русских крестьян-переселенцев.
Возникли значительные городские центры -- были проложены большие дороги, развилась торговля, и на обширных сибирских просторах медленно, но неуклонно делала свои завоевания русская культура.
Одновременно с этим русское правительство принялось русифицировать первобытные инородческие племена, населявшие Сибирь. В конце XIX столетия в правительственных кругах заметно усилились тенденции лишить инородцев их вековых привилегий, привлечь их к отбыванию воинской повинности, отобрать у них значительную часть владеемых ими земель, ограничить их самоуправление и т. д. Для забайкальских бурят, как и для прочих сибирских народностей, эти опасные для их уклада жизни проекты не были секретом. Не удивительно, что они к каждому приезжавшему к ним чиновнику относились с инстинктивным недоверием.
Свободное копирование
