Глава 5
Утром я еле волочил ноги со сна. Когда через окошко для еды прокричали «подъем», я знал, что мне надо двигаться, и я двигался, но, словно будучи под водой, замедленно. К этому времени я осознал важность следования повседневной дисциплине: так, я сначала включил воду и очень тщательно умыл свое лицо. Затем снял рубашку и тщательно, сантиметр за сантиметром, вымыл верхнюю часть своего тела, набирая немного воды в ладонь и растирая ее по телу, а затем, подождав, когда немного высохнет, снова – так я мылся до тех пор, пока не стал уже дрожать от холода. Затем пришел черед нижней части. Я снял мешковатые тюремные штаны, которые мне выдали, со шнурками на лодыжках, аккуратно сложил их, пока мылся и вытирался, используя маленькое полотенце только там, где сложно было высушиться так. К тому времени, когда я закончил свои процедуры, я почувствовал себя жизнерадостным и голодным – голодным почти до боли.
Дневной рацион почти не менялся. На завтрак это были 400 грамм прокисшего хлеба, кусочек которого я заставлял себя приберечь на более позднее время дня, хотя был голоден настолько, что мне хотелось есть свою собственную плоть. Потом давали сахар и безвкусную имитацию чая. Так как моя камера находилась в самом конце крыла тюремного здания, рядом с лифтом, то по утрам я слышал, как механизм лифта начинает свою работу, поднимая баки с чаем и лотки с хлебом. И теперь, всего лишь на четвертый день моего нахождения в тюрьме, я начинал глотать слюни автоматически при первых звуках работы этого лифта.
На непродолжительное время я попался в ловушку своих фантазий о великолепных блюдах. В своем воображении я заставлял стол красивой посудой, наполняя ее жареной говядиной, печеным картофелем, рыбой, чашами с черным и белым хлебом, зеленым горошком, мороженым, чашками со свежим сваренным кофе. Когда я смотрел на все это в своем воображении, мой желудок начинал болеть от голода. Внутри появлялась боль, словно от удара. Слюна во рту текла все обильнее, я глотал ее, а в желудке начались спазмы, все более и более глубокие. Затем я понял, что все это к добру не приведет. Я испугался, что все эти фантазии сведут меня с ума. Тогда я заключил с самим собой договор, поклявшись его исполнить. Я пообещал себе, что если подобные образы еды просочатся в мое воображение, я заставлю себя думать о чем-то другом. Как, например, о прогулках в лесу с Мери, или об игре в покер в посольстве, или об улицах нью-йоркского Ист-Энда. Поначалу это не слишком хорошо работало, потому что как только я уходил на прогулку в лес с Мери, она расстилала скатерть, разложив на ней холодные сосиски, бутылку вина, сыр, масло – и мой рот вновь начинал заполняться слюной. Или, проходя по улицам Манхеттена, я натыкался на булочную. Тогда я попытался занять себя арифметикой, или перечислением всех кораблей, принимавших участие в важнейших морских сражениях Первой и Второй мировых войн. Это было сложно делать молча. Но я был полон абсолютной решимости доводить до конца, так или иначе, каждое задание, которое я перед собой ставил. Неудача в этом означала выигрыш Сидорова, или их выигрыш. И, благодаря постоянным словам поддержки, которые я говорил сам себе, я научился следовать своим решениям.
Спокойно, Алекс! Расслабься. Ты сможешь это сделать. Ты выдержал уже неделю без сна, и ты сможешь сделать все, что захочешь. Ты в порядке, парень. Ты не из слабаков. Ты молод и силен. Эти русские ублюдки пытаются тебя сломать, но это не они, а ты на коне, не так ли? И пока ты будешь на голову выше их, они тебя не достанут.
И, таким вот образом, я заставлял себя идти вперед.
Я говорил себе: «Послушай, тебе нужно всего лишь пройти через этот день. Завтра снова будут допросы. Сидоров становится злее с каждым днем. Он вполне может по-настоящему рассвирепеть. Возможно, охрана застанет тебя за каким-нибудь занятием и бросит в карцер. Возможно, они даже просто выведут тебя и пристрелят. Но все, что тебе нужно сделать сейчас – это просто пройти через этот день. Вот и все, что тебе нужно сделать».
Позднее утром в то первое воскресенье задвижка на двери открылась, и охранник, которого я раньше не видел, кинул три книги на полку.
«Что это?» - спросил я, но он просто закрыл окошко, не сказав ни слова. Они никогда ничего не говорят, если можно обойтись без разговоров.
Я кинулся к книгам. Они были оборванными и грязными, но для меня это было сокровище. Несмотря на резь в глазах и тяжесть в голове, я начал читать немедленно. Я прочитывал каждое слово с огромным интересом. Мне кажется, что в течение последующих двух-трех недель я прочел эти книги четыре или пять раз подряд.
Не знаю, были ли эти книги выбраны специально. Одна из них называлась «Политические узники в царской России». Книга была написана в виде свидетельства о всех тех ужасных преступлениях и унижениях, которым подвергались люди в период бесчеловечного царского правления. Первое, что я усвоил из этого чтения, это то, что никого из заключенных, о которых там писалось, никогда не лишали сна. Это мне показалось очень любопытным. Также меня очень увлекло чтение о том, что заключенные пользовались специальным кодом, чтобы обмениваться сообщениями друг с другом через тюремные стены посредством стука. Это называлось тюремным морзе, но мне это ни о чем не говорило. Мне становилось все более одиноко, и я чувствовал бы себя намного лучше, если бы у меня была возможность общаться с кем-то помимо Сидорова, пусть и перестукиваясь через стену.
Другой книгой были «Записки из мертвого дома» Достоевского. Книга оказалась очень увлекательной, хотя и жуткой. Девяносто девять лет назад до меня, этого несчастного сослали и отправили на телеге в Сибирь за обсуждение радикальных экономических теорий. Он провел в ссылке четыре ужасных года - «как человек, погребенный заживо, заколоченный в своем гробу». Чтение о тех давних, но реально перенесенных испытаниях навело меня на мысли о том, что мои испытания были, возможно, и не такими уж тяжкими.
В это воскресное утро я читал около часа, потом ходил взад-вперед по камере, потом снова читал – делая перерывы для того, чтобы не закончить свое чтение слишком быстро. Я также подумал, что мне следует регулярно заниматься физическими упражнениями, чтобы не впадать в слишком большую зависимость от фантазий и не терять связь с реальностью. В своей рубашке я обнаружил прореху и решил, что мне нужно будет найти способ ее заделать. Из прочтенных старых приключенческих книг я помнил, что люди, находившиеся в заключении, делали себе иголки из рыбьих костей. В моем обеденном рационе обычно были рыбьи кости – хотя иногда даже попадалось несколько граммов самой рыбы. Я решил, что если у меня получится расщепить толстый конец кости или проделать в нем дыру, а потом высушить кость, то я смог бы вытянуть несколько нитей от тюремного полотенца и зашить эту дырку.
