Я помню Глава 7. Твардовский
В те годы стала я работать над тем, чтоб дать имя А. Т. Твардовского библиотеке. Написала письмо в Отдел культуры, стала собирать отдельные издания А. Т. Твардовского, его фотографии, сотрудники подготовили анкеты и раздавали их читателям. Вопросы анкеты были такими:
1. Кого из советских поэтов вы любите?
2. Читали ли Вы стихи и поэмы А. Твардовского?
3. Что вы думаете об А. Т. Твардовском?
как о поэте и главном редакторе ” Нового мира“?
4. С кем бы Вы хотели встретиться в библиотеке?
Анкеты разбирали и заполненные возвращали. А вокруг происходили странные события.
Приходила вдова писателя П. А. Бляхина с предложением назвать библиотеку именем автора «Неуловимых мстителей». Вслед за ней пришли люди с неприметными лицами, предлагали сотрудничество. Один из них уговоры подкрепил фразой: «А мы Вам даже нашли новое имя - “Майская“. Вы ведь понимаете, что мы должны знать что читают, о чём говорят в библиотеке?»
Однажды пришел незнакомый человек, показал удостоверение своей организации и дал мне повестку. Я должна была явиться в квартиру дома, находящегося поблизости. В назначенное время я пришла, меня пригласили в небольшую комнату, заперли ее на ключ и больше 2-х часов объясняли, что я должна помогать нашим органам выявлять противников советского режима, наших общих врагов. Со мной разговаривали при запертых дверях. Было страшно, но я всячески объясняла, что мой характер не соответствует человеку, умеющему хранить тайну. В конце концов я так им надоела, что они взяли мою расписку об отказе им помочь. И отпустили.
Зачем им нужна была подпись, я не поняла.
Были и другие доброхоты.
Недалеко от библиотеки находилась овощная база. Воровали все, даже арбузы. Очень часто нам предлагали ворованные яблоки.
И это было соблазнительно, потому что продавали их вдвое дешевле.
Но мы избегали соблазнов, за библиотекой следили, просили о таких предложениях сообщать.
С трудом удавалось избавляться от этих предложений.
Но продолжу свое повествование.
В 1971 году 18/12 не стало А. Т. Твардовского. Недавно, в русскоязычном германском журнале прочла стихотворение “ "Похороны Твардовского“. Автор – Вадим Ковда. Не могу не привести его текст целиком.
«Этот день был скуден и недолог
Тусклый свет витал над головой.
Я запомнил запах свежих ёлок,
Монастырь огромный снеговой.
Этот день, наверное, обыден
У природы вечной на кругу.
Был покойник так и не увиден,
За толпой, сомкнувшейся в снегу.
Но открылось странное явленье
( я принять такое не готов)
Я читал тоску и потрясенье
Даже по глазам его врагов.
И слеза особенного рода
Мир разъяла – несколько минут,
Забивали гвозди в крышку гроба.
Это был единственный салют.
Бухали и вскрикивали доски,
Отдаваясь, в сердце и мозгу.
И, казалось, Александр Твардовский
Все сопротивлялся молотку.
А потом мелькнули, поразили
И исчезли в мареве Москвы
скорбный профиль совести России
И седины маленькой вдовы. »
Не было равнодушных людей к этому русскому богатырю, которого убили.
Его любили, ненавидели за несговорчивость, ему завидовали, безумно жалели, но никто не был равнодушен.
Вот ещё одно стихотворение Бориса Чичибабина:
ПАМЯТИ А. ТВАРДОВСКОГО
Вошло в закон, что на Руси
при жизни нет житья поэтам,
о чем другом, но не об этом
у черта за душу проси.
Но чуть взлетит на волю дух,
нислягут рученьки в черниле,
уж их по-царски хоронили,
за исключеньем первых двух.
Из вьюг, из терний, из оков,
из рук недобрых, мук немалых
народ над миром поднимал их
и бережно, и высоко.
Из лучших лучшие слова
он находил про опочивших,
чтоб у девчонок и мальчишек
сто лет кружилась голова.
На что был загнан Пастернак -
тихоня, бука, нечестивец,
а все ж бессмертью причастились
и на его похоронах...
Иной венец, иную честь,
Твардовский, сам себе избрал ты,
Затем, чтоб нам хоть слово правды
по-русски выпало прочесть.
Узнал, сердечный, каковы
плоды, что муза пожинала.
Еще лады, что без журнала.
Другой уйдет без головы.
Ты слег, о чуде не моля,
за все свершенное в ответе...
О, есть ли где-нибудь на свете
Россия - родина моя?
И если жив еще народ,
то почему его не слышно
и почему во лжи облыжной
молчит, дерьма набравши в рот?
Ведь одного его любя,
превыше всяких мер и правил,
ты в рифмы Теркина оправил,
как сердце вынул из себя.
И в зимний пасмурный денек,
устав от жизни многотрудной,
лежишь на тризне малолюдной,
как жил при жизни одинок.
Бесстыдство смотрит с торжеством.
Земля твой прах сыновний примет,
а там Маршак тебя обнимет,
"Голубчик, - скажет, - с Рождеством!.. "
До кома в горле жаль того нам,
кто был эпохи эталоном -
и вот, унижен, слеп и наг,
лежал в гробу при орденах,
но с голодом неутоленным, -
на отпеванье потаенном,
куда пускали по талонам
на воровских похоронах.
1971
Я продолжала собирать материал об А. Т. Твардовском. Решила читать местные смоленские газеты, где появились первые публикации поэта. Это можно было делать только в газетном зале Библиотеки имени Ленина.
Написала письмо, с просьбой допуска в газетный зал. Печать в библиотеке была. Так я сама для себя открыла газетный зал. И вот стала я при каждой возможности ходить в библиотеку и читать газеты, начиная с 1924 года.
Тогда я почувствовала время. История открывалась с этих старых страниц. Совсем другая история страны. Цензура в те годы не выхолащивала жизнь из газет.
Мне открывалась жизнь со всеми заботами. Это был дух времени.
Я начинала сама, а не с чьих-то слов, понимать молодого, талантливого юношу, искреннего, верующего в эту новую жизнь.
И с другой стороны, я лучше понимала его отца – Трифона Гордеевича, трудягу, мечтавшего о свободной жизни, надеявшегося на семью, любимых сыновей. Ведь он уже внес первый взнос за землю в земельный банк. И вдруг сын, его надежда, в пятнадцатилетнем возрасте уходит из семьи, становится сельским корреспондентом.
А ведь любовь к книгам привил отец. В семье вслух читались книги, стихи. Позже Александр Трифонович написал:
«Нас отец за ухватку любя,
Называл не детьми, а сынами,
Он сажал нас обапол себя
И о жизни беседовал с нами.
Ну, сыны,
Что сыны,
Как сыны?
И сидели мы, выпятив груди, -
Я с одной стороны,
Брат с другой стороны,
Как больше женатые люди. »
………………………………………….
«Лет 17 тому назад
Мы друг друга
Любили и знали.
Что ж ты, брат?
Как ты, брат?
Где ж ты, брат?
На каком Беломорском канале?»…
Это стихи 1933 года.
Гордился отец своими сыновьями. Александром гордился за талант. С детства сын писал стихи. И вдруг – крах надеждам.
Не дали жить этой семье, как и миллионам других семей. Раскулачили. Сослали. Что пережили эти люди? Как смогли пережить?
До конца понять этого не дано никому, кроме них.
Но из стихов А. Твардовского чувствуем, что ощущал этот юноша, верующий в новую жизнь. Как дался ему этот выбор. И эта трагедия сопровождала его весь сложный путь. Два полюса – безоговорочная вера в новую жизнь и вина перед семьей.
“Я хочу трудиться так,
Жизнью жить такой,
Чтоб далекий мой земляк
Мог гордиться мной". "Станция починок“
" Пахнет желтой, сосновой смолою,
Желтоватые стенки блестят,
Хорошо заживём мы семьёю
Здесь, на новый советский лад“.
А вот другие стихи “Памяти матери"
“… В краю, куда их вывезли гуртом
Где ни села вблизи не то что города,
На севере, тайгою запертом,
Всего там было - холода и голода»
Читала я старые газеты, знакомилась со стихами Твардовского, читала книги литературоведов и критиков, занимающихся творчеством поэта, старалась понять, что поражает меня в его личности? А удивляло меня очень многое, тонкое видение природы и умение передать его стихами, даже разнообразные запахи так умело описаны, что их чувствуешь.
Постоянное стремление учиться, узнавать неизвестное.
Достигнув таких высот в творчестве, он не успокаивался, он постоянно был в поиске нового для себя.
При этом оставался всегда верным себе, искренним и честным. И его строки подтверждают это:
"К обидам горьким собственной персоны
Не призывать участья добрых душ.
Жить, как живешь, своей страдой бессонной.
Взялся за гуж - не говори: не дюж.
С тропы своей ни в чем не соступая,
Не отступая – быть самим собой.
Так со своей управиться судьбой,
Чтоб в ней себя нашла судьба любая,
И чью-то душу отпустила боль".
1968.
Моим мечтам назвать библиотеку именем А. Твардовского не суждено было сбыться. В библиотеке произошло несчастье. В день Советской конституции, а этот праздник продолжался с 5 декабря 3 дня, лопнули трубы горячей воды. В запертой и опечатанной библиотеке был потоп. Нижний, полуподвальный этаж залило полностью, верхний - с одного крыла. Там хранились самые ценные книги. Их, разбухшие и изуродованные, пришлось выбивать с полок топором. Спасали все, что могли. Из соседних школ по нашим просьбам приходили дети, брали по одной книге и утюгом высушивали страницы.
По ночам мне снились гробы с книгами.
Молодая журналистка напечатала статью в ”Московской правде“- “Спасайте Лапландию !» Промокшие книги и журналы начали гнить. Мешками мы перетаскивали их из подвала. 6 слабых женщин были одиноки. Никто нам не помогал, а выбросить испорченные книги мы не могли, не было акта на списание.
Заведующая отделом Культуры – красивая, статная женщина, лет 35, которая с гордостью говорила: “Я руковожу культурой в районе“, долго не посылала комиссию для списания погибших книг. Наконец, месяц спустя, книги списали и вывезли.
Но я надорвала позвоночник.
Предстояло лечение в больнице. Когда я сообщила об этих невесёлых планах в Отдел культуры, заведующая с улыбкой предложила написать заявление об освобождении от работы. Я думаю, она вздохнула с облегчением, избавившись от меня, от постоянных писем и просьб о присвоении библиотеке имени А. Твардовского. Я попала в 67 больницу. Почти год лечили меня в спинальном отделении травматологии.
Я ушла с работы, а библиотека продолжала работать.
Скоро она переехала в другой дом. А я еще долго вспоминала о разных сложностях. Часто нужно было вызывать слесаря-сантехника, денег на это не предусматривалось. Приходилось хитрить. При потере книг читатели приносили замену, а иногда расплачивались деньгами. Тайно велась книга, в которую записывались поступления денег и расходы.
Для оформления библиотеки необходимы были четко написанные разделители, указывающие по каким разделам науки или литературы расположены книги. Разделители были пластмассовыми. Чтоб написать на них текст, предварительно надо было их подготовить, протереть наждачной бумагой. Это была большая, кропотливая работа.
Однажды в библиотеку пришли 6 человек молодых художников, разных профилей. У них не было помещения. Я (тайно) разрешила им работать в нашем подвале, а за это они сделали постепенно все надписи. Одна из наших сотрудниц обрела себе мужа-художника, с которым и проживает по сегодня.
Через 3 года они из библиотеки уехали. Но во время их работы я научилась чеканке, резьбе по дереву. Один из этих мальчиков-живописец сейчас известен и в России и за рубежом. Его зовут Слава Провоторов. Как сложились судьбы других я почти не знаю.
Но вспоминаю обо всех мальчиках с большой теплотой.
