В 1792 году в марте месяце вся армия наша приведена была в движение, и я получил повеление с ротою выступить в Полоцк. Он был тогда главным городом губернии сего имени, составляющей часть Белоруссии, в недавнем времени отторгнутой от Польши. При вступлении в сию губернию открылось для меня много нового. Повсеместный католицизм римского исповедания, соединенный со всевозможными предрассудками, ненависть к русским, крайняя бедность и совершенное невежество поселян, плутни и пронырства жидов, гордость и тиранское обращение помещиков с их подданными, -- предметы, о которых буду я иметь случай говорить подробнее.
Я не знал ничего ни о какой войне, и по содержанию данного мне предписания думал, что должен буду расположиться квартирами в Полоцке. Но во время приближения моего к сему городу встретил меня посланный вперед мой квартирмейстер. Он вместо квартирной росписи подал мне повеление, по которому должен я, придя на берег реки Двины, составлявшей тогда границу Империи Российской и Польши, тотчас переправляться на противный берег и расположиться только ночлегом в части Полоцка, принадлежавшей Польше, относясь во всем к генерал-поручику Косаковскому. Косаковского знал я по слуху. Он имел особую партию в Польше, чрез которую избран он был в достоинство гетмана Литовского. Но так как противная партия отвергла сей выбор, то он предался Екатерине II и вступил в русскую службу с чином генерал-лейтенанта и тогда же дан ему был орден св. Александра Невского.
Придя к берегу реки Двины, нашел я оную покрытою льдом, который не был уже довольно крепок, чтоб мог я перевезть по оному мои пушки, а для того прорублены были во льду канавы и приготовлены паромы. Я начал переправляться и с первыми двумя орудиями и ящиками переехал сам на противный берег. Там встретил я стоящего на часах польского солдата: он отдал мне честь, а я спросил у него:
-- Что ты тут делаешь? Солдат отвечал мне:
-- Я поставлен при таможне смотреть, чтоб не провозили запрещенных товаров.
-- У меня все запрещенный товар, -- сказал я ему, -- пушки, порох и ядра.
-- Вижу, -- ответил, улыбаясь, часовой.
А я, возвратись на наш берег, нашел чиновника, присланного ко мне от губернатора просить меня на обед. Я стал извиняться, что занят переправой и что обязан явиться к моему генералу, которого полагал быть уже на противном берегу. Тогда мне посланный сказал, что и генерал Косаковский у губернатора и желает меня видеть. Я знал, что губернатор служил некогда под начальством отца моего, видел его в нашем доме и потому приятно мне было, поручив дело старшему по себе, поспешить к нему. Хозяин дома и генерал, его гость, приняли весьма ласково, и последний сказал:
-- Вот, государь мой, как идут дела в моем отечестве: едва перейдем мы за границу, как присоединятся к нам 20 тыс. конфедератов, противящихся конституции 3-го мая (1791 года).
Я принял сие за истину и по окончании стола хотел поспешить к моей обязанности. Но губернатор уговаривал меня побыть еще у него. Я, поблагодарив, сказал:
-- Далеко ехать и темно будет переезжать чрез реку.
-- Далеко? -- сказал он и, подведя меня к окну, указал мне на противной стороне дом и стоящие перед оным пушки. -- Вот ваша квартира и артиллерия. Вы пойдете вместе с генералом через лед, на котором для безопасности велел я положить доски.
Посидев еще несколько, отправился я вместе с генералом. Сей тонкий и высокий старик шел впереди меня в глубокой задумчивости и, войдя на лед, ступал то на доски, то шел по льду, что заставило меня сказать ему:
-- Осторожнее, ваше превосходительство, лед слаб и может проломиться.
На сие отвечал он мне польской пословицей следующего содержания:
-- Кому быть повешену, тот не утонет.
Я никак не мог подумать тогда, чтоб пророчество сие сбылось с ним через три года после сего, почти в то же время, как я переходил с ним через реку, о чем читатель увидит из последующих моих записок.
Свободное копирование
