К концу декабря я стал себя очень скверно чувствовать. Злосчастная болезнь так разошлась, что я потерял окончательно сон. Ноги болели отчаянно и не давали покоя ни днем ни ночью, но я с невероятным усилием превозмогал себя и продолжал разъезжать по театрам и гостям. На Рождество опять началась нескончаемая канитель с Л. К. — я почти ежедневно сидел там до 3–4 часов ночи…
В начале же января больше не вынес и 3-го отправился в СПБ Военно-клинический госпиталь. Утром я приехал, а вечером получил вторичное приглашение явиться в Александринский театр на «бал в фойе». Само собой, что это было невозможно, да и при возможности было бы крайне нелепо, хотя мне и хотелось ехать. Клинический госпиталь и особенно судебно-медицинское его отделение, где я лежал, поражало всякого вновь прибывшего отчаянной грязью и отсутствием всяких гигиенических условий, столь необходимых для тяжелобольных. Форточка не отворялась по месяцам, а «удобства» представляли настоящую помойную яму, к которой даже приблизиться было противно. Кормили нас там так паршиво, что, только сильно проголодавшись, можно было прикасаться к этому «подобию пищи», в большинстве же случаев, когда мне не приносили из дому, приходилось довольствоваться молоком и булкой. Мясо почти всегда было несвежее, сильно лежалое и сухое, как дубленая кожа, а от супов и щей воняло, как из сточной канавы. Я поражался аппетиту и нетребовательности одного штабс-капитана, который, несмотря на частое присутствие в щах инертных веществ и даже существ, вроде тараканов, спокойно выкладывал их из тарелки, а щи съедал. Финалом, после которого я выписался, было извлечение из борща грязной тряпки величиной вершка в три. Выписавшись, я ровно ничего не потерял, ибо и здоровье за 3 недели лежания в госпитале не улучшилось. Стало ясно, что улучшения можно было ожидать только на минеральных водах на Кавказе, и при уходе из госпиталя профессор Павлов высказался за необходимость поездки на воды. По предложению ассистента Яковлева я записался на амбулаторное лечение и получил таким образом возможность пробыть как бы в отпуску в Петербурге целый месяц.
Этот месяц я прожил дома тихо и довольно скромно. После балетов самый легкий ужин и скоро домой. 2 раза в неделю ездил в госпиталь на перевязки, ездил по большей части вместе с кузиной T. Р. Казбек, которая ухитрилась при падении с велосипеда сломать руку и теперь ездила в этот же госпиталь на массаж. На обратном пути из госпиталя почти каждый раз заезжал в Экономическое общество офиц<ерского> гвард<ейского> корпуса, где состоял членом и имел кредит на 150 рублей в год, а потому и набирал как нужные, так и ненужные вещи. Позволил я себе несколько разойтись лишь 29 января, ибо это был прощальный бенефис А. Ф. Бекефи, и А. П. Павлова впервые исполняла заглавную роль в «Дочери фараона». Само собой, что я отколотил себе руки, а после бенефиса за общим ужином у Лейнера вместе с бенефициантом солидно надрался, после чего вся наша компания, громко исполняя на губах «Марш Нубийского царя», шествовала по Большой Морской.