Впервые возможность по-настоящему попрактиковаться в английском мне представилась, только когда мне поручили перевести на русский докладные записки, составленные Кимом Филби. К своему огорчению, я ни разу не встречался с ним. Между тем Светанко взял за правило посылать четырех или пятерых молодых офицеров, говоривших по-английски, на семинары, которые Филби проводил в просторной явочной квартире, находившейся на улице Горького. Там, раз в год, Филби рассказывал подававшим надежды молодым людям о различных аспектах жизни в Англии, демонстрируя попутно, как представители различных социальных слоев разговаривают друг с другом. Затем разыгрывал небольшие сценки. Например, он говорил:
— Представьте себе, что я ваш агент, по профессии — адвокат. Давайте немного поговорим с вами. Начнем с ваших вопросов ко мне.
В беседе с другими практикантами он выступал в роли бизнесмена, журналиста, сотрудника разведслужбы и так далее. После этого в своих секретных докладных он сообщал, насколько преуспели в подобных представлениях его ученики.
Однажды Светанко попросил меня перевести целую стопку таких записок. Задание не из легких, понял я сразу же. Филби, составляя их, пользовался не обычным английским, а усложненной, витиеватой вариацией его.
В этом заключалась определенная доля иронии, поскольку, несмотря на то что восхищение советским коммунизмом он возвел в ранг своей пожизненной профессии, его разговорный русский оставался всегда плохим, о письменном же и говорить нечего: он не смог бы написать по-русски ни единого слова. Так почему же он прибегал при составлении докладных к стилизованному под старину английскому? Пытался ли он произвести тем самым впечатление на кого-то? Или просто выказывал таким образом свое пренебрежение к нам, жалким простофилям, пасующим перед ним и потому пытающимся тщетно, как казалось ему, разобраться в его писанине?
Что бы ни крылось за всем этим, мне так или иначе пришлось выполнять задание. Я работал изо всех сил, стараясь точно, не упуская никаких нюансов, перевести на русский написанные рукой Филби заковыристые и к тому же длиннющие фразы. Поскольку мне всегда нравилось переводить сложные тексты, я нашел это занятие довольно увлекательным. Расшифровывая по сути полученные мною письмена, я в конце концов понял, что Филби, несмотря на всю вычурность его слога, обладал исключительно ясной головой и отлично разбирался в людях.
От природы человек ленивый, он не утруждал себя работой и поэтому проводил свои семинары лишь с октября по декабрь. Чтобы как-то порадовать его, Альберт Козлов, служивший связующим звеном между ним и нашим управлением, каждый год непременно преподносил ему подарок на день рождения. Иногда Козлов просил меня помочь ему выбрать что-нибудь незаурядное, и, поскольку ни в одном обычном магазине нельзя было приобрести ничего интересного или оригинального, мы всегда отправлялись в антикварные магазины, которых во всей Москве насчитывалось тогда только четыре. Однажды нам особенно повезло, мы набрели на искусно выполненный письменный прибор, датированный концом прошлого века и вполне подходивший нам по цене. Как-то раз, когда мы встретились с Козловым по другому случаю, я обратился к нему с просьбой передать Филби книгу, написанную о нем одним датчанином, с тем чтобы он подписал ее для меня. Спустя несколько дней книга вернулась ко мне со следующей надписью: «Моему дорогому другу Олегу. Не верьте ничему, что пишется в книгах! Ким Филби».
Первой книгой на английском, которую я прочитал от начала до конца, понимая буквально все, был «День Шакала» Фредерика Форсайта, которую принес мне Козлов однажды вечером, когда меня отправили на несколько дней в медицинский центр КГБ по поводу какой-то легочной инфекции. Находясь там, я ухитрился прочитать еще и объемистый роман Филдинга «Том Джонс», правда уже на русском.
Свободное копирование
